На полпути я попросила остановить машину. Меня вырвало. Я сказала Беатрисс, что никуда не поеду, что с меня хватит. Мне показалось, что на лице ее оставались следы от моих ударов, пощечин… Или же это была игра светотени? Где мои вчерашние холодные рассуждения и здравый рассудок?
– Куда же ты? – Она вылезла следом и теперь смотрела на мою удаляющуюся спину. – Белка, вернись!
– Меня зовут Изабелла, – сказала я на ходу, останавливая новый призрак – длинную черную машину. – И никогда не смей больше называть меня Белкой, поняла?
Я села в машину и уехала. Бросила Беатрисс на произвол судьбы. Впервые в жизни, наверное, подумав о себе.
Домой я поднималась на ватных ногах. Я не чувствовала своего тела. Кругом была зыбкая, неестественная тишина, как если бы я внезапно оглохла. Я вошла в квартиру, прислушалась. Марк спал. Вот и пусть спит. Еще ночь. Глубокая ночь, готовая вот-вот перерасти в холодный матовый рассвет. Марк ничего не должен знать о моих опасных вылазках подсознания, не должен заглядывать в разрез моих желаний… Да, когда-то давно, еще в камере, страдая от бессонницы, я хотела снова пережить ту ночь, да только вести себя в ней иначе, так, как должна была бы повести себя нормальная Изабелла. Отказать Беатрисс, холодно, трезво, отшить ее, отбрить, привести в чувство и дать понять, что помимо ее эгоистических желаний существует и моя, обособленная от нее жизнь и я имею право оставаться на свободе в то время, как она, именно она сядет на скамью подсудимых и ответит за убийство Захара. И вот сегодня я это сделала. Только что. Правда, опять едва не попала под очарование Беатрисс: поддалась ее мольбе, раскисла, чуть было не наступила в ту же мерзость…
Кофе с молоком стоял холодный, нетронутый. Я выпила, есть сыр не было желания. Почистила зубы и вернулась в гостиную. Легла, укрылась одеялом и закрыла глаза. Вот, вот сейчас ночь перевалит за бархатную темень и воздух за окнами станет прозрачным, жемчужно-серым, с розовым…
Глава 13
Но сна не было. Я встала. Часы пробили половину пятого. Марку можно спать до семи. Пусть поспит. У меня от нервов разыгрался аппетит. Я снова поплелась на кухню. Все в ней казалось синим. Включила свет, и сразу стало спокойнее – оранжевое с желтым, теплое. Достала из холодильника кастрюльку с куриным супом, поставила на плиту. Так была Беатрисс ночью или нет?
Пока суп грелся, я решила осмотреть прихожую. Дождя не было, потому на полу не должно быть грязных следов от ее сапожек. Их и не было. На полу лежал затоптанный (кем? неужели мною?) узкий голубой конверт. Фиолетовыми чернилами жирно выведено: «Белке». Откуда ему было здесь взяться? Не может же и он мне сниться? Я взяла его двумя пальцами, словно он мог быть заражен безумием, и принесла в кухню. Положила на подоконник. В нем явно что-то есть. Несколько страниц, если судить по его пухлости. Мне хотелось разбудить Марка, чтобы мы вместе с ним прочли его, но я не была уверена до конца, что и письмо мне не снится…
Я все-таки съела несколько ложек горячего супа. Вернулась в гостиную, забралась на диван, включила лампу (в стиле «Тиффани» в желто-оранжево-зеленых тонах), вскрыла конверт. Яркие блики покрыли густо исписанный листок и несколько фотографий, где Беатрисс была вдвоем с Захаром. Пляжные снимки: Беатрисс целуется с Захаром, оба залитые солнцем; Беатрисс – в бирюзовой косынке, черном купальнике, крутой изгиб бедер, пышная грудь, светящаяся, ослепительно белая кожа, смеющиеся светлые, пронизанные солнцем глаза; Захар – в черных плавках, бледное крупное тело, большие руки, обнимающие Беатрисс за талию, кудрявая голова, открытая, с полоской белоснежных зубов улыбка… А вот другой снимок: Захар, задумчивый великан, стоящий на мостках (вокруг густой зеленый хвойный лес, это на Волге, в солнечный жаркий день), а на руках у него хрупкая как эльф, присмиревшая и сонная Беатрисс… Чета Пожаровых в кафе, развалились на плетеных стульях; какой-то красивый европейский город с узкими улочками, словно игрушечными коричневыми домами с красноватыми черепичными крышами, белыми наличниками окон с пышными розовыми, голубыми и белыми гортензиями в горшках на подоконниках, с витринами магазинов и маленькими кафе внизу (неоновая вывеска с поваром в колпаке)… Кажется, это где-то в Германии… Зачем она подкинула мне эти фотографии? Наверное, ответ на этот и остальные, повисшие в гостиной вопросы я найду в письме. Это был ее почерк. Беатрисс…
Содержание этого письма было таковым, что я поняла: надо ехать к ней. Немедленно. Быть может, еще не поздно что-то изменить, остановить… Сон продолжался. И я снова решила обойтись без Марка. Я слышала его дыхание за стеной и понимала, что, разбудив его и рассказав о том, что происходило со мной этой ночью и продолжает происходить сейчас, – самый длинный и нездоровый из всех моих кошмаров. Что, решив показать ему письмо, я вряд ли обнаружу его в квартире – оно вместе с голубым конвертом и снимками Беатрисс останется по ту сторону сознания, в одном из моих снов… Я решила досмотреть сон до конца.
Оделась и вышла из дома, спрятав конверт во внутреннем кармане куртки. Остановила машину (двигалась медленно, казалась себе невесомой, почти воздушной, а холодный утренний воздух дрожал как желе) и назвала адрес моей подруги. Москва клубилась сиреневыми туманами, желтыми всполохами фонарей, шелестела под шинами влажным гладким асфальтом… Машин было мало, город еще спал, досматривал последние, самые невероятные и крепкие сны. Я тоже продолжала жить в своем сне, летела туда, где меня, возможно, уже и не ждали…
Расплатившись с неразговорчивым водителем, я бросилась к подъезду, вызвала лифт (казалось, тяжелая лязгающая громадина могла разбудить весь подъезд!) и поехала наверх. Возле двери остановилась, чтобы перевести дух. Позвонила в дверь. Тишина. Значит, опоздала. Дотронулась до ручки двери («дошла до ручки», «съехала крыша», «не все дома»), она податливо опустилась вниз, словно поклонилась мне, как старой знакомой, и позволила двери открыться. Она, дверь, поплыла внутрь темной, тихой, фиолетовой в этот утренний час квартиры…
Я нашла Беатрисс лежащей на том же месте, возле кровати в спальне, где когда-то видела мертвого Захара. Моя подружка лежала, раскинув руки и ноги. В нейлоновом белом пеньюаре, залитом кровью. Глаза ее были полуоткрыты, и я смогла увидеть драгоценные изумрудные полоски между веками, которые, как мне показалось, наливались серой мертвой мутью… Лицо ее в последние мгновения приняло страдальческое, если не сказать озабоченное чем-то очень серьезным выражение. Она словно не успела что-то сказать или сделать, а может, и пожалела, что уже нажала на холодную металлическую упругость смертоносного жала… Поторопилась? Вспомнила о том, что я-то, ее антипод, остаюсь жить. Это не поменяться кроватями или мужьями, любовниками или платьями. Жизнь и смерть не любят подобных игр. Спохватилась в последний миг, а пуля уже пробила сердце. Пистолет, миниатюрный, изящный, как и сама Беатрисс, покоился в ее ладони. Остывал, приходил в себя после того, что натворил. Маленький черный демон, плюющийся смертью. Беатрисс ушла из жизни, оставив меня на произвол судьбы. Кто теперь будет моей тенью, моими сомнениями, страхами, отражением моих ошибок, моей единственной настоящей любовью?..
