— Ты, Минодора Пантелеевна, вспомни, что господину Дивову обещана должность и казенная квартира в Цитадели. Может, даже сегодня курьера к нему пришлют, чтобы собирал пожитки. И в счет жалованья ему сколько-то выпишут на поправку обстоятельств. Так что до сухой корочки дело не дойдет.
— Экий ты, батька мой, сердитый… — недовольно заметила старуха, но гривенник взяла.
— Ты лучше, матушка, расскажи, как Гомберг увивается за Дуняшкой.
— Да что говорить, коли ты, Яков Борисыч, такой недовольный. Чем-то тебе, видать, не угодила. А я ли не старалась! Я ли за тебя не пострадала! — довольно громко запричитала старуха. — Как с крыльца летела — думала, ноги себе переломаю! А все ради тебя, сударик мой, ради тебя!
Маликульмульк понял, что философия против голосистой торговки из Петербуржского предместья бессильна. Стало быть, нужно опять лезть в кошелек, пока она не подняла шум на всю улицу.
Расстались мирно. Минодора Пантелеевна обещалась глядеть внимательно, не подбирается ли Гомберг через Дуняшку к госпоже Дивовой. И Маликульмульк отправился обратно в крепость, рассуждая сам с собой, нужно ли теперь идти ужинать в «Лондон» с Давидом Иеронимом, чтобы поискать там Иоганна Мея, или есть опасность перестараться — как перестаралась только что Минодора Пантелеевна.
* * *
— Госпожа фон Витте плохо себя чувствует. Вы же знаете, дамы перенимают французскую моду, а того не понимают, что она не для нашего климата, — сказал Давид Иероним. — Я послал ей лекарства, но если бы мог послать в скляночке хоть немного ума!
— Она ведь уже дама в годах? — спросил Маликульмульк.
— Это ничего не доказывает. Поверьте аптекарю, который каждый день готовит лекарства для наших дам! С возрастом у них ума не прибавляется. Как смолоду нет, так и под старость в голове — пустое место.
Маликульмульк удивился. Он, видя, что у Гринделя нет невесты, объяснял это всепоглощающей страстью к науке, а оказалось, что молодой химик просто был невысокого мнения о дамах вообще. Возможно, он придавал слишком большое значение рассудку и знаниям.
— Так что мы на этой неделе не пойдем к госпоже фон Витте?
— Боюсь, что нет, но это не помешает нам поужинать в «Лондоне».
Маликульмульк кивнул — сама судьба распорядилась так, что он должен посетить «Лондон». А там, может быть, удастся напасть на след Иоганна Мея.
— Похоже, сегодня больше не будет посетителей, снимайте свой фартук, — сказал он Гринделю. — Или у вас еще не завершен какой-то премудрый опыт?
— Нет, у меня сейчас каникулы, — отвечал Давид Иероним. — Хочу несколько дней отдыхать и думать. Потом только заново приступлю к опытам. Я должен внутренне подготовиться — сперва меня вряд ли ждет успех.
— А что за опыты?
— Вы никогда не задумывались о составе крови? В нее ведь входят известные химические вещества — железо, соединения фосфора, соли. Казалось бы, что препятствует создать искусственную кровь? Можете себе представить, насколько она нужна хирургам? Так что думать придется много. Давайте сегодня себя побалуем! В «Лондоне» отменно готовят макароны с пармезаном. Возьмем по большой тарелке макарон! Это будет сегодня наше главное блюдо!
Косолапый Жанно встрепенулся — макароны он любил. И полчаса спустя он получил такую гору макарон в глубокой тарелке, что они сползали с вершины и едва не шлепались на скатерть. Для начала это было не так уж плохо, главное — вовремя заказать вторую порцию. И незаметно вступить в переговоры с метрдотелем, который сам пришел убедиться, что начальник генерал-губернаторской канцелярии доволен.
Маликульмульк сделал ловкий намек на бывшего постояльца, который в самой столице хвалил ему «Лондон». Метрдотель, разумеется, полюбопытствовал, кто таков. Маликульмульк изобразил забывчивосить и стал перебирать придуманные фамилии: Маус, Мейс, Мусс…
Это была ловушка — метрдотель должен вспомнить фамилию «Мей», если вообще когда-либо ее слыхал. Однако он не вспомнил, даже когда Маликульмульк притворился, что отыскал ее в недрах памяти. Позвали служителей — служители подтвердили, что такого человека в «Лондоне» они не встречали. Разве что приходил обедать, но жить — не жил.
Несколько озадаченный этим, Маликульмульк распростился с довольным Гринделем и отправился в Рижский замок. Там ему предстояло объяснять княгине, отчего он предпочел ужин в гостинице. А потом ему велели сходить за скрипкой и развлекать дам музыкой. Не то чтобы приказали, но когда Варвара Васильевна говорит по-дамски округло: «Иван Андреич, взялся бы ты, что ли, за смычок…», это — прямое повеление.
Тараторка сидела в уголке гостиной с рукоделием, в разговоры старших не встревала, только загадочно поглядывала на своего учителя. Потом, когда учитель завел разговор о литературе, она подобралась поближе. И было во взглядах ее черных глаз нечто подозрительное.
Затем Косолапый Жанно сказал княгине, что надо бы воспользоваться последними солнечными деньками и совершить хоть несколько прогулок по городу, пока на улицах относительно сухо. Тараторка радостно его поддержала — ей, вишь, тоже хочется развеяться, при одной мысли, что придется всю зиму почти безвыходно просидеть в замке, с ней делаются ваперы и мигрень. Тут княгиня рассмеялась и пообещала непременно взять девочку с собой. Тараторка, горячо поблагодарив, попросила и за младших Голицыных, с которыми давно подружилась. Варвара Васильевна усомнилась, что вся компания поместится в карете, но не отказала. Еще немного почитали вслух, сыграли смеха ради в подкидного дурака — тем вечер и кончился.
Оказавшись в башне, Маликульмульк обрадовался — опять было натоплено, как в бане, так что он смог раздеться. Архалук и пояс он разложил на кресле, а кресло подвинул поближе к постели. Теперь он успевал, услышав шаги на лестнице, и вдеть руки в рукава, и опоясаться. Было еще не настолько поздно, чтобы предаться объятиям Морфея, и Маликульмульк задумался: не добавить ли к блаженному безделью чего-то еще, не взять ли в постель хотя бы книжку. Протянул было руку к столику — и рука безвольно рухнула на одеяло. Не хотелось ни-че-го…
А ведь было время — едва придя домой, кидался к столу, тыкал пером в чернильницу и начинал строчить стихи с того самого места, на котором остановился минувшей ночью. Прошло то время — вон ведь когда еще вытащил и уложил на видном месте две тетрадки с пиесой «Лентяй». Последняя попытка добиться славы драматургической — наполовину готова, что бы сесть и завершить? Это не «Подщипа», которую можно поставить разве что в узком домашнем кругу, да еще самому сыграть вояку Трумфа, а напечатать — когда рак на горе свистнет, не ранее. Это вполне добропорядочная пьеса про лентяя, желающего одного — чтобы его все оставили в покое… лежать, спать, пробуждаться ненадолго, дремать и опять засыпать, и так — годами… без всяких поползновений на славу, с полнейшим равнодушием к деньгам и даже к провианту — кто-нибудь уж покормит…
Три акта написано, а сам сонный герой Лентул на сцену еще не явился, о его подвигах лишь толкуют прочие действующие лица. И не появится, ибо сказано уж все… незачем ему появляться, а тетрадки надобно убрать в сундук…
