Артельщик ушел из банка раньше обычного. Он не стал на этот раз мыть уборную. Обойдутся! В камере у них будет параша, пусть привыкают…
Между тем Лятур ехал домой и хмурился все сильнее. Шишка заметил это и спросил:
– Что случилось?
– Да понимаешь… Захожу в кабинет, за очками и расчетом. Парамон пыль вытирает, все как обычно. Ну, я взял, что хотел, и на выход.
– И что?
– Сейчас мне кажется, что очки лежали на расчете, когда я уезжал на обед. А когда вернулся, они уже были сбоку.
– Это точно?
Лятур подумал и уверенно заявил:
– Да. Вспомнил. Я встал, снял очки и положил их на бумагу с цифрами. И уехал. Стало быть…
– Стало быть, Парамоша решил цифры переписать, очки ему мешали, и он их сдвинул. Тут ты вошел, и он не успел вернуть вещь на место.
– Так и было! – вскричал банкир. – То-то он канделябр наяривал… И вид напуганный. Шишка! Ты понимаешь, что это значит?
– А то! – ответил верзила. – Надо ноги делать. Сейчас же. Концы обрубить, и дёру.
– А деньги? Там же миллион!
– Ты что, ополоумел? – возмутился Бардыгин. – Забудь про него! Только явишься в банк, там тебя и схватят. За ним наверняка следят. И за нами сейчас тоже.
Лятур затравленно высунулся в окно.
– Альфред, не дури, – строго сказал ему напарник. – Голову не теряй, иначе оба пропадем.
– Что же делать-то?
– Вести себя умно. Сейчас в переулке соскочим, а карету пошлем в Звенигород. Пусть думают, что мы едем туда с ночевкой, проверять тамошнее отделение.
– Надо Ивана Пименовича предупредить, – спохватился Лятур. – Телеграмму отбить, срочно!
– Где он сейчас? В Варшаве?
– Да, в гостинице «Европейская». Пусть скроется в Англии!
Какое-то время они ехали молча. Потом банкир вскричал:
– Но Поляков-то, Поляков! Вот скотина! Подсунул мне «крестничка»! Как думаешь, он из местного сыскного или из Петербурга?
– Какая разница? Надо Парамоше голову на рукомойник положить, он свидетель. Но сначала старший кассир!
Лятур посмотрел на Шишку:
– И его тоже?
– Его в первую очередь. Все знает!
– Так мы уже влипли! Что теперь даст это убийство? Только мокрое дело себе навесим!
– Не навесим. Уберем, как в тот раз. Нужны морфий, спринцовка, атропин. Думай, где их взять! А оставлять в живых нельзя. Парфенов – главный свидетель всему. Ежели он помрет, то на него можно все валить. На тот случай, если попадемся. Но лучше не попадаться! Скажешь, что доверился старшему кассиру, скреплял его подпись не глядя… А живой он тебя первым утопит!
– Но миллион, Никифор, понимаешь?! Миллион теряем!!!
– Зато не в каторгу! У нас сколько отложено?
– Мало! Двухсот тысяч нет! Плюс металлические квитанции
[66] на десять фунтов золота.
– Забудь про них! Квитанции именные, полиция их арестует.
– Черт! Черт! – в истерике стукнул кулаком по стенке Лятур. – И золота мы лишились!
– На первое время денег хватит, а там новое дело придумаем, – хладнокровно сказал Бардыгин. – Главное – свобода! Учти, Альфред, на нас грехов теперь до черта. Попадаться нельзя. Уберем Парфенова, вот и нет главного свидетеля. А если и «крестника» туда же, то никто ничего не докажет. Поищут да и перестанут.
Коляска двигалась уже в полной темноте. Шишка на ходу перебрался на козлы, пошептался с кучером и вернулся.
– Приготовься! Сейчас будет поворот с Кудринской на Большую Пресненскую. Фонарей там мало. Кучер встанет на три секунды. Чтобы успел!
На изгибе улицы коляска чуть задержалась. Две фигуры выскользнули и растаяли в ночи.
Через час отряд сыскной полиции вошел в Московский промышленно-купеческий банк. Возглавлял его титулярный советник Лебедев. Лыков, одетый в партикулярное платье, руководил операцией негласно.
Сторож и охранник беспрекословно отперли двери. Однако ключей от хранилища у них не было. Но фальшивки находились именно там! Алексей послал двух агентов за старшим кассиром, а сам сел ждать в кабинете Лятура. Настроение у него было неважное. Что-то случилось… Но что? Лятур с Шишкой едут в Звенигород, за ними приглядывают. Валевачев в безопасности, сидит на квартире. Сейчас привезут Парфенова, вскроют хранилище, и дело в шляпе! Однако на душе было мутно.
Вдруг снизу затопали ноги, и вбежал запыхавшийся агент.
– Ваше высокоблагородие! Парфенов мертвый!
Еще через полчаса Лыков наклонился над телом старшего кассира. Он тщательно рассмотрел его, особое внимание уделив глазам. Зачем-то лизнул лацкан домашней бобриковой куртки и удовлетворенно кивнул. Рядом стоял полицейский врач и с иронией наблюдал за сыщиком.
– Каково ваше заключение, доктор?
– Все ясно. Апоплексический удар, классическая картина!
– И вскрытия делать не будете?
– А зачем? Я же говорю: все ясно и так.
– А почему у покойного зрачки разной величины? Вы заметили это?
Доктор, пожилой и важный, лишь усмехнулся:
– Молодой человек, вы учить меня, что ли, собрались? Я сорок лет занимаюсь криминальной медициной!
– Так что насчет зрачков?
– Это называется анизокория. Бывает именно при ударе. Видимо, покойный страдал глаукомой, вот зрачки и расширились по-разному.
– Да. Или в них закапали атропин.
– Зачем? – удивился эскулап.
– Затем, чтобы скрыть убийство.
– Так его убили, по-вашему? Ну… нет слов, – развел руками доктор. – Мальчишество какое-то! С моим опытом… что вы, простой сыщик, не доктор, в этом понимаете?
Лыков вздохнул и стал терпеливо объяснять:
– Посмотрите внимательно. Виски и ресницы мокрые, воротник тоже…
– Ну, он не сразу умер. Лежал и плакал от боли и бессилия.
– А почему тогда вкус у воротника не соленый, а горький?
Доктор осекся.
– И соль в уголках глаз осталась. Нет, это атропин, а не слезы.
Доктор внимательно осмотрел лицо покойного, затем лизнул воротник его куртки, как ранее сделал это Лыков.
– Боже мой!
– Убедились?
– Но… как же его убили?
– Уколом морфия. Надо осмотреть тело, должен остаться след от спринцевания.
