Ракни стоял у руля, правя на северо-запад; море было чисто,
но впереди, по его словам, на несколько дней пути раскинулись острова. Конунг
собирался миновать их знакомыми проливами, кратчайшим путем.
Ветер был попутный, но какой-то прерывистый и ненадежный,
точно дыхание умирающего. Ракни с неодобрением посматривал на парус, то
наполнявшийся, то повисавший бессильно. Опытный мореход полагал, что это не к
добру.
Около полудня он начал высматривать что-то на севере, потом
подозвал к себе Оттара. Оттар проследил, куда указывала его рука, и кивнул.
Хельги тоже оглянулся на север, но ничего там не увидел,
кроме плотных облаков, не первый уже день стоявших по горизонту. Белый кот
мягко вспрыгнул подле него на скамью, стал умываться. Хельги взял кота на
колени, почесал ему за ухом. Кот перевернулся на спинку, принялся ловить его
руку. Но, должно быть, и он уже ощутил в воздухе что-то зловещее. Ему внезапно
надоело играть, он фыркнул и ринулся прочь, больно рванув по коленям когтями,
острыми, как отточенные крючки.
– Ну и пошел отсюда, ведьмин выкормыш!.. –
обиженно ругнул его Хельги. – Не стану вылавливать, когда свалишься за
борт!..
Минуло немного времени, и стена облаков словно бы покатилась
прямо на них, подминая и море, и еще невидимые за горизонтом дальние острова.
Ракни смотрел вперед, недовольно нахмурившись. Мало радости повстречать шквал в
опасной близости от берегов. Это в открытом море можно подставить ветру корму и
хоть спать, пустив плыть по волнам мешок китового жира. Здесь не то, здесь
хватай весла и сражайся, как в битве, если не хочешь оказаться на скалах…
Люди рядом с Хельги начали доставать кожаные шапки,
промасленные куртки и толстые рукавицы. Хельги сидел молча: у него не было
ничего теплее рубашки, натянутой на голое тело. Оттар иногда делился одеждой,
но Ракни как раз советовался с ним на носу, а шарить в трюме без хозяина Хельги
не стал. Он вытащил из гребного люка деревянную крышку-затычку и спрятал, чтобы
не потерялась. Викинги разбирали весла, лежавшие в рогульках по бортам корабля.
Хельги взял свое, просунул узкую лопасть в круглый люк и стал ждать, на всякий
случай привязавшись к скамье, а в спине и плечах снова началась непрошеная
дрожь.
Над кораблем все еще горело чистое небо, и от этого
налетавшая туча была вдвое черней. Хельги казалось, она кипела подобно котлу,
позабытому над очагом. А море оставалось спокойным, ибо шквал обгонял волны,
которые сам порождал.
– Спустить парус! – рявкнул Ракни сэконунг, и
перекладина мачты живо съехала вниз. – Мачту долой! Весла на воду!..
Канатами свалили мачту и уложили вдоль палубы, накрепко
привязав. Весла ударили дружно, разворачивая корабль носом на север. Хельги
оказался к туче спиной и так и не оглянулся посмотреть, как она подходила. На
него вдруг резко дохнуло сырым холодом, словно из ледяной пещеры в горах, и
стало темно. Мгновение, другое… и на воду, на корабль, на согнутые в гребле
спины повалил снег. Да такой, какой на памяти Хельги случался не каждую зиму,
не говоря уж о лете!
Драконья голова на носу бесстрашно хватала зубами серые космы.
Сыпали с небес не снежинки и даже не хлопья – неистово крутясь, наотмашь
хлестали тяжелые комья, пригоршни, клочья мокрых меховых шуб!.. Хельги не видел
уже ничего, кроме спины воина прямо перед собой. Он мгновенно промок, и ветер
полосовал тело, как плетью. Снег превратил воду в густую серую кашу, и еще
неизвестно, что было труднее, совершать сам гребок или заносить весло против
ветра, упруго хватавшего лопасть… Вот и начиналась она, истинная мужская работа
без поблажек, та самая, способная обесчестить или прославить… Весло быстро
тяжелело, то ли из-за липкого снега, то ли это просто казалось. Рукам, не
защищенным рукавицами, приходилось хуже всего. Хельги ощутил судорогу и
равнодушно подумал, что руки скоро станут прозрачными и примерзнут к рукояти весла,
но это уже не имело значения, потому что тролли облепят снегом весь корабль и
превратят его в плавучую гору, и она медленно двинется обратно на юг, чтобы без
остатка растаять где-нибудь на мели…
Потом в клубящейся тьме возник Оттар. Его короткая кудрявая
борода поседела, забитая снегом. Он перехватил у Хельги весло и столкнул его со
скамьи. Хельги скорчился возле борта и сунул пальцы в рот, потом спрятал их под
мышками – не помогло. Тогда он яростно встряхнул руками несколько раз, как
всегда это делал, потеряв в лесу рукавицы, и под кожей заколола вернувшаяся
кровь.
Оттар размеренно заносил весло. Этот не притомится, пока не
обойдет кругом всего населенного мира. Хельги был девчонкой и слабаком: он
позволял другому грести вместо себя. Надо прогнать Оттара… сейчас… он только
чуточку передохнет…
Буря тяжело валила корабль. Хельги то проваливался в бездну,
то возносился высоко вверх и видел волны, катившиеся из мглы. Потом глубоко в
животе родилась сосущая пустота. Так было, когда однажды он взял Вальбьерг за
рыбой и они угодили в зыбь, и Вальбьерг позеленела лицом и запросилась грести,
а он не дал – вот еще, станет она ему помогать! – но Вальбьерг
расплакалась, и он скрепя сердце всунул в уключины еще пару весел, она
схватилась за них и немедленно ожила… Хельги взобрался на скамью и крикнул
Оттару в ухо:
– Пусти!..
Голос прозвучал тонко и жалобно. Викинг отдал ему весло
вместе с толстыми кожаными рукавицами, прилипшими к дереву. Хельги
смалодушничал и не спросил его, как он собирался без них обойтись. Он вдел руки
в рукавицы: было мокро, но, по крайней мере, тепло. Весло показалось еще
тяжелей прежнего, но Хельги крепко схватил вырывающуюся тварь и принялся
грести, как будто от этого зависела его жизнь. Да так оно и было.
Потом стало смеркаться… по счастью, северная летняя ночь
была светлой, и даже тучи, ползшие по самым волнам, не могли ее погасить. В это
время Ракни услышал впереди грохот прибоя, и ветер на миг разорвал сплошные
полотнища снега, показав береговые от– косы, уходившие в непроглядный туман, и буруны,
скалившиеся у подножий.
Ракни переложил руль, правя вдоль берега. Это было
смертельно опасно. Налетит волна выше других и проломит доверчиво подставленный
борт, опрокинет, потащит на скалы. Или оплошает Оттар, вцепившийся в снасти
возле форштевня, и высунутся из воды черные зубы, прокусят тонкое деревянное
днище…
Прилив шел против ветра, и волны вздымались на страшную
высоту. Корабль мчался между отвесными стенами, и деревянные кости стонали от
напряжения. Чайки срывались с утесов и носились с криками, словно предвкушая
поживу…
Но, видно, не зря шли люди за Ракни сэконунгом, не зря
верили в удачу вождя. Он сумел разглядеть узкий вход между скалами, суливший
убежище. И правило в его руках снова развернуло корабль. Ракни закричал
сорванным голосом, и обледенелые весла взвились в последнем отчаянном усилии,
разгоняя тяжелую лодью, а потом спрятались в люки. Глаз у Ракни был
безошибочный. Вздыбившаяся волна подхватила корабль и с грохотом пронесла
сквозь ущелье – до утесов по обеим сторонам достала бы вытянутая рука. Корабль
перелетел через камни и закачался в узком заливе.
