А вот вынесло наверх плоскую темную камбалу чуть не в саму
лодку шириной: палтус! Такого красавца и на праздничный стол не стыдно подать
жареным или копченым. В шесть багров затянули вяло трепыхавшегося палтуса через
борт, подняли остаток яруса со вторым якорем – и сели на весла. Хельги
оглянулся назад, в сторону открытого моря: там, в небесной голубизне, уже
забелели верхние края туч. Хельги вытащил из-под кормовой скамьи нарочно
отложенный берестяной коробок с хлебом, козьим сыром, луком и вареной треской.
Размахнулся и вытряхнул все это в воду, журчавшую и пенившуюся за кормой:
– Дал ты нам, Эгир, славную рыбу, дай и в следующий
раз, когда приедем ловить.
На середине пути к берегу за кормой появилась полоса ряби,
устремившаяся вдогон. Ребята живо подняли мачту, и налетевший ветер погнал
лодку вперед. Хельги привычно устроился у кормила: ватажники полагали, что он
неплохо с ним управлялся. Он знал, иные завидовали его сноровке, ведь в лодке
были парни постарше, – но про себя полагал, что было бы странно, окажись
он, сын викинга, на свое пятнадцатое лето увальнем и неумехой.
Волны между тем становились все выше и круче, иные начинали
уже вскипать яростной пеной. Послеполуденное солнце разбрасывало щедрые блики,
и солнечные котята играли на синих спинах волн, слепя натруженные глаза.
Время от времени Хельги оглядывался на тучу. С моря
подходила гора, начинавшаяся у самой воды, и взгляд не мог охватить ее всю
целиком – приходилось задирать голову. Холодная, залитая неистовым светом
вершина была белоснежной, совсем как у настоящей горы, увенчанной нетающими
ледниками. Но каменные горы на берегу были карликами рядом с той, что плыла в
небесах, – даже такой исполин, как Отец. Надвигались, меняя свой облик,
белые пики, дымчатые красноватые склоны и глубокие пещеры, залитые зеленоватыми
сумерками. И подножие, где властвовала синяя тьма, где метались трепетные
молнии и море смешивалось с небом… Хельги прикидывал расстояние до берега и
радовался, что не промешкал. Поистине красива туча, сулящая бешеный шторм, но
лучше любоваться ею с твердой земли.
Возле устья фиорда были разбросаны плоские каменные острова,
на которых не росло ничего, кроме мха. Иные острова совсем скрывались в прилив.
Люди помнили, как на одном из них – Хельги мог бы указать, на котором, –
грозный Харальд – конунг казнил двоих своих врагов, привязав их к камню во
время низкой воды. Видевшие говорили, те двое храбрецов пели боевые песни и подбадривали
друг друга, пока не захлебнулись. Хельги бывал на островке, видел камень и мог
представить себе, как все получилось.
Лодка побежала проливом, и волны сразу сделались тише. Вот
теперь буря могла лютовать сколько угодно: вошел в шхеры, считай, что ты уже
дома.
Солнце померкло, заслоненное тучей. Хельги увидел, как
длинное облако, похожее на боевой корабль, скрыло Сына, ударилось в плечо Отца
и поползло, извиваясь по кручам… Ледяная вершина еще какое-то время парила над
серым клубящимся туманом. Потом заволокло и ее.
А над устьем фиорда с южной стороны нависал чудовищный
отвесный утес, рыжевато-серый, словно тронутое ржавчиной железо. Люди издавна
называли его Железной Скалой, и далеко по побережью тянулась недобрая слава об
этих местах. Неспроста, наверное, даже вездесущие чайки не строили здесь своих
гнезд. Там, наверху, вправду цвели отменные ягодники и рыскала непуганая дичь,
но стоило громко крикнуть или протрубить в рог, и можно было дождаться обвала.
А у подножия скалы зимний лед получался гнилым и непрочным, горе, если кто
пустится мимо на лыжах. И все это было кознями троллей, тех, что селятся в
мертвой толще камней.
Железный Лес – вот как зовется самое гнездо ведьм,
расположенное на севере, неведомо где; люди полагали, именно оттуда тролли притащили
этот ржавый утес, утвердили возле моря себе на забаву…
Теперь под ним полосой лежало затишье. Первые капли дождя с
шуршанием падали в воду. Чистившим рыбу пришлось вытереть руки и снова взяться
за весла: впереди, за поворотом фиорда, был уже дом.
Хельги направил лодку к северному берегу, туда, где на
отлогом склоне виднелся огороженный двор, и почти сразу же увидел у воды мать.
После отца у нее больше не было мужа, не было и других
детей, один только Хельги. Оттого-то в свои тридцать две зимы она была еще
совсем молода, стройна и красива. Сватались к ней разные женихи, но мать всех
прогоняла. Разве мог кто-нибудь из тех, кто звал ее к себе жить, сравниться с
отцом!..
Мать стояла у самой воды, сцепив на груди пальцы, и
набегавшие волны трогали ее кожаные башмачки. Хельги поднялся на корме,
улыбнулся и помахал ей рукой. Мать боялась моря, и, правду молвить, ей было
отчего беспокоиться. Все помнили, как прошлым летом после такой же бури волны
выбросили изуродованные обломки корабля и два мертвых тела, державшихся синими
пальцами за мокрые доски… Хельги прислушался к глухому, зловещему реву,
доносившемуся из-за скал. Да, еще немного, и пришлось бы кидать за борт улов.
Лодка заскребла килем по дну. Молодые ребята выскочили в
воду, подтаскивая суденышко к берегу. Рабы, пришедшие со двора, стали
перекладывать добычу в плетеные корзины. Будет вечером овсяная каша, сдобренная
жирной тресковой печенкой, добрая еда, от которой прибывает сил и здоровья!
И все разумные матери сидели себе дома, зная, что сыновья
сумеют обмануть бурю и вовремя вернуться домой. Только Хельги обнимал
заплаканную женщину, выглядевшую ему сестрой, и гладил ее русую голову рукой в
налипших чешуях.
– Ладно, будет тебе, – говорил он матери на ее
языке, зная, что ее это утешит. – Полно плакать-то, я же не потонул.
– Дитятко, – шептала мать, уткнувшись лицом в его
загорелую шею. – Дитятко маленькое… Мстиславушка…
Это было второе имя, доставшееся Хельги при рождении. Так
бывает всегда, если мать и отец принадлежат к разным народам.
– Пойдем домой, – сказал Хельги. – Вымокнешь
вся.
Когда-то давно, в детстве, квохтание матери сердило и
обижало его, да и сверстники во дворе дразнили беспощадно. Но потом однажды он
повзрослел и понял, что был для нее единственным родным существом в огромной,
чужой и не очень-то приветливой стране. С тех пор он слушал ее воркотню, как
достойно мужчине, снисходительному к слабости женщин. А кто пытался ему что-то
сказать или, хуже того, язвительно посмеяться… что говорить, тот был воистину
смел.
Двое старых рабов закатали штаны и принялись отмывать лодку
от рыбьей крови, слизи и чешуи…
2. Никогда не слушай советов матери
Отец Хельги купил его мать на рабском торгу в далекой стране
Гардарики. Отец уехал туда из Норэгр вместе с братьями, потому что Харальд
конунг тогда сражался за власть, и сладить с ним впрямь было непросто. Мать
говорила: отец выбрал ее только за сходство с некоей женщиной, которую он
любил. Хельги полагал, что это была неправда. А если правда, то не более чем
наполовину. Отец скоро забыл и думать про злую красавицу, другое дело, норны не
насудили им с матерью долгой любви. Мать прожила у него всего лишь девять дней
и ночей, а потом он пал в битве от копья, которое пробило ему спину и вышло из
груди, и Хельги знал, что мать хотела поехать на его погребальном корабле.
Старший брат отца не позволил ей этого и взамен дал свободу. Ей и сыну, который
мог со временем появиться.
