Обычно я не довожу дело до того, чтобы остаться один на один с художественными сокровищами тетушкиных запасников, но на этот раз отчего-то так вышло, что с утренней почтой очередная ожидаемая книжная партия не пришла – очень подозреваю, что в силу обычной нерасторопности местной почтовой службы. Перспектива остаться без книг вовсе меня не радовала, так что я без всякого благодушия или энтузиазма наблюдал за тем, как невысокая, но излучавшая решительность тетина фигура движется через мост к вершине холма. Да уж, думалось мне, тетю Милдред в сельских одеждах никак не назовешь зрелищем, радующим глаз. Что ж, по крайней мере, есть повод получить удовольствие от пары лишних глотков свежего воздуха в саду, – и я вышел за порог ей навстречу.
С полпути через лужайку она помахала мне рукой, а метров за двадцать принялась оглушительно – что за отвратительная манера? – кричать.
– Неужели ты все утро сидел дома в такую замечательную погоду? – воскликнула она, сдвинув на затылок явно слишком молодежный для нее берет, к тому же синего цвета – уродливого в сочетании с седеющей шевелюрой. – На улице просто потрясающе. Твоей одутловатой физиономии пошло бы на пользу, если бы ты почаще гулял.
Терпеть не могу, когда тетя переходит на личности. При желании я мог бы, не долго думая, парировать: цвет собственного лица ей таким образом улучшить не удается. Однако я промолчал, просто смерив выразительным взглядом ее надутые, как яблоки, мещанские щеки, цветущие нездоровым румянцем, а также лоб, покрытый красными пятнами и за версту заметной испариной. Любому стало бы ясно: слово «пудра» незнакомо моей тетке.
– Сейчас очень жарко, – мягко ответил я. – Слишком жарко, чтобы прогулка могла доставить радость даже тому, кому в принципе нравится подобное времяпрепровождение.
Многозначительность этих слов не укрылась от тетиного сознания. Надо отдать ей справедливость, от нее вообще ничего не скроешь. Ей вполне можно доверять в толковании того, что стоит за любым высказыванием любого собеседника, причем иногда точность этих толкований превосходит желаемые пределы.
– Что ж, может, я и вспотела («Что вы, тетя Милдред!» – успел вставить я), но точно провела время с большей пользой, чем если бы читала грязные французские романы.
– Моя дорогая тетя Милдред, La Grotte du Shinx – книга ни в малейшей степени не (тут я приподнял бровь) «грязная».
– Ну, а вот нос у меня наверняка запачкался, – невпопад отчебучила тетка. – Тебе тоже не помешает пойти помыть руки, если не хочешь опоздать к ланчу. – Она стряхнула какую-то колючку со своей поношенной, совершенно недопустимой в приличном обществе зелено-голубой твидовой юбки и зашагала к дому.
– Полагаю, у меня это займет не так много времени, как у вас, дорогая тетя, – пробормотал я. Ненавижу, когда со мной обходятся, как с ребенком. И уверен, что тетку уязвляет, когда ее называют «дорогая».
Она, однако, даром что не вышла ростом и была одета в старье, вошла в свое жилище, как королева.
– Кстати, – произнесла моя родственница, после того как примерно половина ланча протекла в гробовом молчании, – сегодня утром там, внизу, у Фронского леса, я встретила Оуэна Дэвиса.
С мимолетным интересом я оторвался от пирога с крыжовником. Оуэном Дэвисом зовут местного почтальона. Что касается Фронского леса, то понятия не имею, где он произрастает. Все эти леса для меня одинаковы.
– Он сказал, – продолжала тетя, накладывая себе в чашку чрезмерную порцию коричневого сахара, – что на почте лежит бандероль с книгами из чего-то там французского, но часть наклейки с адресом оторвалась. Он подумал: это, вероятно, для тебя, поскольку, как он выразился, «кроме мастера Эдварда, у нас тут никто такого не читает». (Тетя, как всегда, сочла уместным изобразить безобразную валлийскую распевную интонацию. Я же едва удержался, чтобы не поморщиться при словах «мастер Эдвард».) Разумеется, это твоя посылка, но тебе придется самому идти за ней в Ллвувлл. Не правда ли, – в тетином голосе послышались торжествующие нотки, – сто́ящая цель для прогулки?
– Не имею не малейшего намерения отправляться туда пешком, тетя Милдред. Книги, должно быть, тяжелые. Собственно говоря, вашему протеже Дэвису они, наверное, и показались слишком тяжелыми, поэтому он просто поленился тащить их сюда в гору. Очень, очень похоже на то, – слегка распаляясь, продолжал я. – Где это слыхано, чтобы гуммированная наклейка пришла на почту оторванной? Мои добрые друзья из La Bibliotheque Moderne
[10] в таких делах крайне аккуратны.
– Не сомневаюсь, – тетя издала неприятный смешок. – Наверняка им вовсе не хочется, чтобы почта возвращала их посылки обратно, ведь для этого нужно наводить справки, и вдруг в полиции прочтут, что они там рассылают. Но ты позабыл о легкорельсовом транспорте. Ты же знаешь, что там у всех вагонов крыши протекают. Вероятно, наклейку с адресом просто наполовину размыло вчера дождем, вот кусок и оторвался.
– А еще вероятнее, что Дэвис нарочно его оторвал. Он терпеть не может доставлять сюда посылки.
– Ну, ты бы на его месте тоже не мог этого терпеть. Видишь, тебе противна сама мысль один-единственный раз проделать то, что ему по твоей милости приходится выполнять каждую неделю.
– Это его работа, а не моя, – с достоинством возразил я, передавая тетке тарелку с сыром.
– И что, от этого ему приятнее с ней справляться? Будь я на его месте, я бы вообще брезговала расхаживать по дорогам с подобными книгами в руках.
– Разве ему за это не платят?
Отчего-то простое упоминание этого обстоятельства рассердило тетю. Она резко поднялась со стула.
– Во всяком случае, обвинять Дэвиса в том, что он оторвал этикетку, – бред, чепуха, и я позабочусь о том, чтобы ты не получил свою бандероль, иначе как явившись за ней лично в Ллвувлл пешком!
– Этого не будет, – заметил я.
Тетка, по всей видимости, забыла о наличии у меня автомобиля.
Я тоже встал и пошел в свою маленькую комнату, ехидно прозванную тетей будуаром, – вздремнуть пару минут после ланча, что я нахожу весьма здоровой привычкой. Кроме того, было благоразумно оставить тетушку одну в подобном настроении.
Однако вскоре оказалось, что сон отказывается приходить с обычной готовностью. Легко забыться дремотой может лишь тот, чей разум ничто не тревожит, мой же был возбужден. Очень маловероятно все-таки, что тетка забыла про машину, хоть я и тщательно избегал упоминания о ней в разговоре. И очень уж твердо она заявила, что не даст мне завладеть книгами без пешей прогулки. Внезапно меня посетила ужасная мысль. А если тетя зайдет совсем уж далеко и устроит диверсию против моего автомобиля, моей драгоценной машины? Эта мысль немедленно прогнала весь сон. Пришлось вскочить и, обойдя дом, направиться к гаражу. Проходя через холл, я услышал, как тетка говорит с кем-то по телефону. Прислушался: оказалось, с почтмейстером. Она, дескать, беспокоится за судьбу книг, поэтому не будет ли он любезен проследить, чтобы их ни в коем случае не отдали никому, кроме как ее племяннику в собственные руки, причем в Ллвувллском отделении? Почтмейстер, по всей видимости, пообещал, что посылка не покинет пределов упомянутого отделения иначе как вместе со мной. Интересно, нельзя ли будет потом прижать этого типа за выдачу безадресного отправления? Мне он никогда не нравился.
