— Боже мой! Лидия Павловна, ну кому это нужно? Идите к себе, отдыхайте!
Люся быстро и немного испуганно взглянула на мать, на бабушку. Нет, бабушка не обиделась, она молча пошла к двери, только Люсе показалось, что бабушка стала еще меньше ростом. И еще Люся заметила, что бабушка после этого случая входила в столовую, только когда звали есть и изредка вечером, если там находился папа.
Побыть около сына, поговорить с ним теперь доводилось нечасто. Он всегда спешил, всегда был переполнен своим, личным, и в этом личном места для матери уже не оставалось.
Как-то в поликлинике ей повстречалась Сережина лаборантка. Приветливо поздоровавшись, она поздравила мать с радостью. Ну как же! У Сергея Николаевича такие успехи на работе, его представили к премии, о нем недавно в газете писали, неужели Лидия Павловна не читала?
— Ну, что вы! Как же… — через силу улыбаясь, возразила мать. — Говорил Сережа… и газету показывал…
Разве можно было признаться чужому человеку, что не пришел Сережа порадовать ее своей победой? Замотался… Забыл. А может быть, просто в голову не пришло, какого торжества, какого праздника лишил он мать.
Раньше Лидия Павловна почти не умела плакать. Времени, что ли, не хватало. А теперь слезы текли сами собой. Но плакать в одиночку скучно. Нужно, чтобы кто-то добрый и понимающий сидел рядом… и погоревал бы вместе с тобой, и подбодрил: «Потерпи немножко, скоро лето, пожаришь на солнце свои косточки, подлечишься, и пойдет дело на поправку…»
Как-то в особенно горькую минуту, когда совсем уже непереносимо болели руки, Лидия Павловна пошла в комнату сына.
Ларисы Львовны не было дома.
Сергей Николаевич куда-то очень спешил. С озабоченным лицом он торопливо завязывал перед зеркалом галстук.
Он очень спешил, и он уже привык к мысли, что мать стара, больна, что в ее возрасте положено плакать и жаловаться на старческие недуги.
— Доктора, Сереженька, говорят, что одними лекарствами теперь уже не поможешь… — всхлипывая и суетливо отирая опухшими пальцами слезы, спешила выговориться мать. — Я думала, в больницу опять лечь полечиться, а они говорят, ни к чему… — Лидия Павловна не решилась сказать сыну, что доктор, кроме покоя и лекарств, настоятельно рекомендовал грязевое лечение. Но ведь грязи — это курорт!
— Ну, вот и хорошо… вот и правильно… — рассеянно пробормотал Сергей Николаевич, разыскивая в коробочке затерявшуюся запонку. — Отдыхай, отдыхай мама… и поменьше расстраивайся. Что тебе еще нужно? Ты отдыхай…
Время от времени Сергей Николаевич сам заходил в комнату матери, но эти визиты уже не приносили ей радости. Он словно повинность отбывал. Он уже отвык делиться с матерью тем, что составляло основной смысл его жизни. Труд его давно перерос в творчество, мучительное и радостное. И что в этих трудных и сложных делах мог понимать человек, уже впадающий в детство?
Чаще всего они говорили о Люсеньке. Косясь, — как ему казалось, незаметно — на часы, Сергей Николаевич вяло толковал о странной неспособности Люси к математике и что английский ей тоже дается трудно. Придется, видимо, искать репетитора.
Люся в семье по-прежнему считалась слабенькой, хотя за последние годы она очень окрепла и выглядела даже упитаннее других, «здоровых» детей. Деликатно поддакивая сыну, Лидия Павловна каждый раз взволнованно обдумывала, не попросить ли у него немного деньжонок.
Но тут же отказывалась от этой мысли.
Во-первых, деньгами в семье заправляла Лариса Львовна, сын оставлял себе только на карманные расходы, во-вторых, он мог понять ее неправильно, мог подумать, что она жалуется на невестку.
А Лариса Львовна никогда ей в деньгах не отказывала. Беда была в том, что все эти новые лекарства «от сердца» очень дорогие. Как-то она принесла от врача два рецепта. Лариса Львовна просмотрела их и, усмехнувшись, пожала плечами:
— Для чего же вы на одно лекарство выписываете два рецепта? Запасы решили делать?
— Это же не я, это, Ларочка, доктор. Она говорит, лекарство очень полезное, а бывает в аптеках редко… — торопливо начала обяснять Лидия Павловна.
— Ну хорошо, хорошо! — перебила Лариса Львовна. — Сколько же вам нужно?
— Да я, Ларочка, точно-то не знаю… Все они теперь какие-то дорогие…
— Двух рублей, я надеюсь, достаточно? — Она порылась в сумочке и положила на стол две помятые бумажки.
Вообще-то Лидия Павловна рассчитывала получить три рубля. Щеточка зубная у нее совсем вытерлась, и еще очень хотелось сходить в баню.
Никак не могла она со своими несчастными суставами приспособиться к глубокой и скользкой домашней ванне. Конечно, если попросить, Ларочка не откажет, даст, но просить на баню язык не поворачивался. Вскинет Ларочка изумленно тонкую бровь: «Кто же ходит в баню, если есть собственная ванна?!»
И правильно, если разобраться, любой здравомыслящий человек расценит такую причуду как нелепую, старческую блажь…
В то ясное, в меру морозное утро Лидия Павловна в самом наилучшем настроении отправилась в поликлинику. Ночью она славно отдохнула, руки почти не болели, и сердце не мешало, а под утро ей приснилось что-то очень хорошее. В квартире уже никого не было, только в кухне, готовя обед, негромко напевала домработница Катя.
Из поликлиники, очень довольная и проголодавшаяся, она зашла в аптеку, потом посидела в скверике, отдохнула немного, полюбовалась на спящего в коляске румяного малыша.
Уже подходя к дому, вспомнила, что сегодня на второе Катя готовила любимые Сережины голубцы в сметане, и настроение у нее стало еще лучше.
Она не очень спешила, потому что была суббота, короткий день, обедали позднее, но все же не сумела рассчитать времени и к обеду опоздала.
А делать этого не полагалось. Семья сидела за столом.
В спешке Лидия Павловна, не переобувшись в коридоре в домашние туфли, ввалилась в столовую в своих разношенных, подшитых ботах.
Торопливо просеменив на свое место за столом, она оживленно и пространно начала рассказывать, как принимала ее сегодня новая врачиха — такая молоденькая, такая милочка, и имя словно специально для нее придумано — Ия Витальевна.
Лариса Львовна налила тарелку супа, твердо поставила ее перед бабушкой, твердо и коротко сказала: «Ешьте!» Бабушка тревожно и вопросительно взглянула на невестку: что это, господи, какие-то они сегодня все надутые, уж не поссорились ли перед обедом? Она очень хотела есть, но еще сильнее хотелось ей поделиться своей радостью: ведь это же просто удача — попасть к такому милому врачу. Продолжая рассказ про милочку доктора, она торопливо и жадно глотала суп, потом выловила аппетитным хрящик и стала звучно обсасывать жирное, хорошо уваренное мясо. Сын, опустив глаза, хмуро доедал суп. Лариса Львовна, страдальчески сжав губы, отодвинула тарелку и положила ложку на стол. Тогда Люсенька, и сердясь и жалея бестолковую бабушку, с жестокой ребячьей прямотой оборвала ее увлекательный рассказ:
