– Очнись… Ты что, не узнал меня?
Он мотнул головой, стряхивая с себя наваждение и мысленно спрашивая: «Где я и что я здесь делаю?», и вдруг понял, что видит перед собой реальную, с порозовевшими щеками и источающую дивный аромат Эмму. Очевидно, он не узнал ее из-за сколотых в тяжелый узел на затылке волос, которые он привык видеть распущенными и струящимися по плечам. «Боже, как же она хороша!..»
– Ну что, тебе понравилось платье? Сережа, неужели ты уснул? – Эмма наклонилась и поцеловала его через открытое окно в висок. Она не могла, конечно, знать, что в тот момент, когда ее губы коснулись его лица, Сергей неожиданно представил Эмму в постели с другим мужчиной. А ее улыбку и легкий смех почему-то воспринял с болью.
– Да, шикарное платье… Ядов, старина, может, ты нам все-таки объяснишь, что происходит и почему ты ведешь себя так, словно назавтра объявлена война… Ведь ты скряга, каких мало… С какой стати ты тащишь нас в ресторан? Может, ты нашел мне еще одну клиентку? Но вообще-то мне пока хватит и той работы, которую заказала Катя… Только успеть бы сделать… Или ты провернул выгодное дельце? Да не молчи же ты, наконец!
Они мчались по широкой Тверской, обгоняя сверкающие автомобили. Ядов молча держался за руль, и казалось, будто не он ведет машину, а машина управляет его движениями.
– Сережа, ну что ты к нему пристал… Разве не видишь, что он не хочет говорить… Кстати, господин Ядов, я хочу поблагодарить вас за платье… Или вы мне дали его напрокат? – Эмма и сама удивилась своей смелости в обращении с этим довольно-таки странным типом.
– Оно твое, Эмма, носи на здоровье…
И все-таки чувствовалось, что происходит что-то не то, что Ядов взвинчен до предела и едва сдерживается, чтобы что-нибудь не выкинуть. Он заметно побледнел, на лбу его выступил пот, а руки продолжали мертвой хваткой держать оплетенный рыжей дырчатой кожей руль.
* * *
– Теплые устрицы в собственном соку, паровой стейк из лосося, фазанья грудка с утиной печенкой… – говорил Ядов, прикрыв глаза и глядя поверх вытянувшегося в струнку щекастого официанта, тщательно записывающего заказ в золотистый крохотный блокнот. – А выпить… как обычно, вот только девушке принеси кампари…
Эмма рассматривала ресторан и от восхищения не могла вымолвить ни слова. Темно-красные бархатные, напоминающие театральные, сборчатые шторы на окнах, панели на стенах, отделанные позолотой, лепной высокий роскошный потолок, выполненный в золотисто-розовых тонах, и огромная хрустальная люстра, источающая яркий свет, заливающий обнаженные плечи сидящих за столиками дам и сверкающий на лысинах их спутников, стулья – красный бархат с позолотой – и белые кружевные скатерти – все это великолепие приоткрыло для Эммы совершенно другой мир, мир роскоши, красоты и богатства. Все это, как ей казалось, она видела раньше, но только не в реальной жизни, а в кино. Теперь же она сама словно бы попала в киношный рай, где столько насыщенного яркого цвета, праздника, наконец. Кроме того, теперь она была не только созерцателем, но и участником этого пышного и красивого ресторанного действа. Она чувствовала на себе взгляды сидящих неподалеку мужчин и радовалась, что ни один из них не сможет сейчас взять ее за руку и увести за собой… В тех ресторанах, где ей приходилось бывать раньше, потолки были желтые с облупившейся штукатуркой, а подавали жесткий рубец, солянку и водку. А мужчины, которые приводили ее поужинать, после ресторана не церемонились и начинали лапать ее еще в машине, по дороге домой…
– Что ты будешь на десерт? – услышала она капризный голос Ядова, который, казалось, уже устал разговаривать с официантом и теперь мечтал только о том, чтобы поскорее отправить его на кухню. – Эмма, ты меня слышишь?
Она взяла меню и, повертев его в руках, неуверенно сказала:
– Бисквитный торт со свежими фруктами…
– Эмма, а ты не лопнешь? – вдруг проронил Ядов и дико захохотал. К счастью, официанта в это время рядом уже не было, но Эмма обиделась. Все то, что восхищало ее всего минуту назад, приобрело теперь налет нелепейшего черного фарса: она вдруг поняла причину столь странного поведения Ядова. В памяти всплыл их последний разговор о Сергее и об их будущем…
– Ядов, как вас там… – вдруг ледяным тоном произнесла Эмма, наклоняясь над столом, чтобы донести слова прямо до больших ушей ставшего ей ненавистным Ядова. – Я не такая глупая, как вам могло это показаться… Но жаль, конечно, что я не догадалась раньше… Ведь и ты, Сережа, знал, зачем мы сюда едем? – Голос ее задрожал, и она едва справлялась с подступившими слезами. – И платье подарили, надо же… Вы решили поговорить со мной в этой роскошной обстановке, чтобы как-то сгладить то, что вы оба собираетесь мне сказать? Ну что ты так на меня смотришь, Сереженька? Ведь ты же не зря рассказал своему другу Ядову все обо мне? И он тебе дал хороший совет, так? Ну что вы на меня смотрите?! Думаете, я не поняла, что вы привезли меня сюда, чтобы объяснить, что я не пара Сергею? Что я проститутка?! И в этом роскошном мире нет места для меня.
Ядов смотрел на нее широко раскрытыми глазами и от услышанного находился в состоянии, близком к шоку. Сергей, пытаясь схватить Эмму за руку, готов был сгореть со стыда…
– Эмма. – Он привстал и усадил Эмму на стул, с которого она поднялась, чтобы поскорее покинуть этот ад, превратившийся в одночасье из рая… – Успокойся… Как могло тебе прийти в голову подобное?
Щеки Эммы пылали, ее всю трясло.
– Ну что, господин Ядов, я угадала? – пробормотала она, судорожным движением вытаскивая из серебряного кольца салфетку и промокая ею повлажневшие глаза. – А теперь, если вы мужчины, отвезите меня домой… Я переоденусь в свою одежду и уеду из Москвы… Хоть бы меня кто-нибудь пристрелил, что ли…
Сергей испугался, что у Эммы началась истерика, взял ее под локоть и быстрым шагом повел через весь ресторан к выходу.
И только в коридоре, стоя у окна, она немного успокоилась.
– Нет, не надо мне ничего говорить… Я и сама все понимаю… Ты увлекся мной, рассказал обо мне Ядову, и он посоветовал тебе бросить меня, чтобы я не сломала тебе жизнь… Такие разговоры ведутся во всех французских романах… Это нормально. Ведь Ядов твой друг… Поэтому-то он так нервничал… – Она уже с равнодушным видом смотрела куда-то в пространство, но слезы продолжали литься из глаз.
– Дашь ты мне наконец сказать слово или нет? – вдруг воскликнул Сергей, хватая ее за руку. – Ты и сама не соображаешь, что говоришь! Ты хотя бы понимаешь, как сильно оскорбляешь МОИ чувства? Если уж ты действительно хочешь слышать правду, я тебе скажу… Да, не скрою, мне очень больно представлять тебя в объятиях других мужчин, и я не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы я перестал думать об этом… Но я не уверен, что и сам бы не согласился работать на Перова, окажись я в такой же ситуации, как ты… Я говорю тебе это абсолютно искренне… Я ведь уже предупреждал тебя, что я не герой, каким ты хотела бы меня видеть… Я обыкновенный человек… На твоем месте и я бы испугался. Неизвестно вообще, на что способен любой из нас, окажись он в подобном положении… А вдруг я стал бы убийцей? Мне бы сказали: убивай или умрешь сам. И навряд ли я предпочел бы собственную смерть… Человек любит жизнь. Жизнь и свободу. Это нормально. И ты предпочла свободу тюрьме… Ведь первая мысль, которая приходит на ум человеку, совершившему убийство, – тюрьма! Ты убил и должен отвечать перед судом… Эмма, я не хочу, чтобы ты постоянно думала о своем прошлом. Я постараюсь сделать все для того, чтобы ты была счастлива. С тех пор как я увидел тебя, я только о тебе и думаю… Я встаю с мыслью о тебе, живу, думая о тебе, и, засыпая в твоих объятиях, тоже думаю лишь о тебе и о том, как я счастлив… Как же ты можешь обвинять меня в том, что мы с Ядовым затеяли такое?.. Да если хочешь знать, Ядов с самого начала говорил мне о тебе лишь хорошее… И единственное, пожалуй, в чем его можно упрекнуть, так это в переполнявшем его чувстве жалости… Но это не самое последнее чувство, которое может испытывать мужчина по отношению к женщине… Ядов – чудак, это ясно, его сложно принять вот так сразу со всеми его странностями… Он не так прост, каким ему иногда хочется казаться, и кто знает, может, именно отсутствие этой самой простоты мешает ему жить… Поверь, я действительно не знаю, что с ним происходит, я никогда не видел его таким…
