Зачем только Тамара согласилась на эту дурацкую поездку?! Софе, видите ли, очень хочется познакомиться с внучками и правнучкой своей единственной подруги. А она, Тамара, по словам мамы, вылитая бабушка в юности.
Вот уж повезло, так повезло.
Что же делать? Путаться под ногами у убитых горем родственников?
Какой кошмар! Еще решат — Тамара на что-то рассчитывает.
Софа явно не из бедных, если припомнить мамины рассказы. Вон, квартира в центре города, и громаднейшая. Мама даже не помнит, сколько там комнат…
Да уж. Вовремя Тамара туда явится.
Может, повернуть назад, пока не поздно? Соврать, что едет в другую квартиру, а затем потихоньку вернуться к вокзалу?
Нет. Мама не простит. Она клятвенно пообещала Софе, что обе ее дочери навестят старушку. Именно на этой неделе. Софа почему-то на этом настаивала.
Господи, как глупо-то!
Тамара стиснула зубы и сказала себе — придется ехать. Не обманывать же смертельно больную?
Они с Лелькой для нее, как уверяла мама, «привет из юности, глоток свежего воздуха, нечаянная радость». Якобы, у Софы не было более близкой подруги, чем бабушка Нина.
Ладно! Они с Динкой поедут. Вовсе не обязательно торчать в гостях до конца недели. Вполне достаточно познакомиться и посидеть за чаем. Ответить на все вопросы умирающей старушки. Передать подарок от мамы. А потом — домой.
Она убьет Лельку! Свалить все на нее одну!
Тамара с трудом улыбнулась и с фальшивым оживлением воскликнула:
—Действительно — судьба! Мы тоже в третью квартиру!
ГЛАВА 2
В такси пришлось знакомиться. А куда деваться? Часом раньше, часом позже… Раз уж они оба едут к Софе…
Девичья мечта продолжала удивлять. У зеленоглазого оказалось весьма экзотическое имя — Электрон. Тамара поначалу приняла его за дурную шутку, но предъявленному паспорту пришлось поверить.
Отчество у зеленоглазого не менее экзотическое — Электронович. Отец нового знакомого отличался своеобразным юмором. Как и дед.
Впрочем фамилия самая простая — Петров.
Потрясенная услышанным Динка долго сидела с открытым ртом. Потом уважительно спросила:
—А мне как тебя называть?
Она попыталась выговорить длинное и на ее взгляд очень красивое имя, но сбилась и покраснела. Динка терпеть не могла, когда что-то не получалось. Как и ее драгоценная мамочка.
Поэтому мгновенно насупилась, ярко-голубые глаза потемнели, в них будто плеснули грозной синевы, а тонкие бровки сдвинулись в одну ломаную линию. Динка отбросила со лба пепельные кудряшки и сердито переспросила:
—Так как?
Зеленоглазый Электрон рассмеялся, щелкнул Динку по слегка вздернутому носику и сказал:
—Можно Эликом. Я, знаешь ли, не сильно старый. На отчество не претендую.
Тамара негодующе фыркнула. Крыс злобно таращил глазки, но голоса не подавал, беспокоился за обед. Динка протянула:
—Э-элик… — И кивнула. — Очень симпатично. И легко. — Немного подумала и грустно отметила:— А у моего папы очень скучное имя.— Она сморщила нос и пренебрежительно выдохнула: — Сережа!
Крыс не выдержал и укоризненно заворчал. Динка торопливо добавила:
—Но сам он хороший. Очень.
Электрон с веселым любопытством рассматривал оживленно болтающую Динку. Девочка комментировала все, что видела в окно такси. Он еще не встречал такого красивого ребенка и невольно любовался нежным раскрасневшимся личиком. Она мало походила на свою тетку. Хотя…
Электрон покосился на сидевшую на переднем сиденье Тамару и хмыкнул: упрямство в этих двух дамах — черта явно фамильная. И подбородки, когда им что-то не нравится, обе задирают совершенно одинаково. У старшей сейчас такое лицо, словно она с удовольствием вышвырнула бы его из машины. Или сама на ходу выпрыгнула бы.
Узкие обтягивающие джинсы, старые, потертые на коленях. Довольно дорогая футболка, широкая и длинная, такие обычно носят подростки. Разношенные, наверняка очень удобные кроссовки. Темно-каштановые волосы, густые, но неухоженные. Шампунь по вечерам и расческа утром — в лучшем случае. А потом всей пятерней…
Ага, вот как сейчас, со лба и наверх!
По-детски пухлые губы раздраженно поджаты, лохматая челка слишком длинная, золотисто-карие глазищи из-под нее злющие…
Электрон уже отметил: когда Тамара злится, глаза еще больше светлеют и становятся совершенно кошачьими. Видел он как-то тигрицу в Московском зоопарке…
Правда, у этой, на переднем сиденье, зрачки не плывут в вертикали. Или плывут?
Фантастика — не девица.
Интересно, чем он ее раздражает?
Набился в попутчики? Так все равно они через полчаса познакомились бы у Борщевской.
Или она бесится после случайной встречи ночью? Когда он застал ее, прижавшейся носом к холодному стеклу и читающей стихи?
Надо же — танка. Взъерошенная тощая девчонка знакома с танка. Вот уж не ожидал.
Электрон усмехнулся: обычно его приятельницы наизусть и четырех строк из Пушкина не припомнили бы. Из школьной программы.
Что там болтала с перепугу эта забавная девица? Кажется, что автор стихов — сестра. Имела в виду мать девочки? Если дочь похожа на нее хоть немного…
Электрон не успел пожалеть, что с маленькой Динкой в Санкт-Петербург поехала не мать, а всего лишь тетка. Они уже свернули на Маяковскую.
* * *
Цифра на двери оказалась точно такой, как рассказывала мама — странно пузатой и выпуклой. А вот обивку давно поменяли. Вместо светло-коричневого дермантина, дверь обшита красным деревом. Очень солидная и тяжелая дверь.
Тамара вопросительно взглянула на нового знакомого. Почему-то стало не по себе. Собственный приезд вдруг показался ужасно глупым: кому она здесь нужна? Да еще с ребенком.
Старушка наверняка лишь из вежливости сказала, что хотела бы увидеть Нининых внучек, а мама не поняла и вытолкала дочь в Питер. Причем не старшую — это бы ладно, Лелька бы выкрутилась — а ее, Тамару. Сейчас Софа выкатит на них глазки — кто, мол, такие? А Тамара ей — здрасьте вам, мы из Череповца, знаете такой город в Вологодской области? Или хоть Керчь вспомните, подругу Нину и блокаду…
Динка удивленно смотрела на взрослых: почему они топчутся у порога? Такие странные. Вот же звонок! Смешной, в виде желудя. Только золотистый. Это неправильно. Динка осенью собирала желуди в парке, они коричневые.
Динка дернула нового знакомого за брючину и попросила:
—Подними меня, я позвоню. Никогда не видела неправильные желуди!
Тамара протяжно вздохнула: Динка права. Не стоять же здесь до вечера? Узнает — не узнает, вспомнит — не вспомнит, пустит — не пустит, что уж теперь-то…
