Следующей нашей заботой было замаскировать как можно лучше наше убежище, для чего мы накрыли ветками проем, тот самый, через который увидели клочок голубого неба, когда добрались до выступа в расселине. Мы оставили открытым лишь небольшой участок, чтобы иметь возможность наблюдать за бухтой, не боясь быть замеченными снизу. Работой своей мы были вполне удовлетворены, ибо теперь нас никто не мог заметить до тех пор, пока мы оставались внутри расселины и не выходили на склон горы. Никаких указаний на то, что дикари бывали раньше в этой части ущелья, мы не обнаружили. Однако вспомнив о том, что щель, через которую мы проникли сюда, образовалась только что, после обрушения части скалы напротив, мы подумали о том, что иной дороги сюда не существует, но радость наша, вызванная уверенностью в недоступности этого места, была омрачена сомнением в том, сможем ли мы вообще спуститься вниз. Мы приняли решение тщательно осмотреть склоны горы, когда представится такая возможность, пока же занялись наблюдением за дикарями через амбразуру.
К этому времени они полностью разрушили корабль и готовились его поджечь. В скором времени из главного люка густыми клубами повалил дым, потом над баком взметнулись языки пламени. Снасти, мачты и остатки парусов занялись мгновенно, огонь стремительно распространился по палубе, но, несмотря на это, множество дикарей по-прежнему оставались рядом с яхтой, пытаясь камнями, топорами и пушечными ядрами сбить железные и медные детали корпуса судна. Вокруг шхуны, на берегу, в каноэ и на плотах находилось не менее десяти тысяч туземцев, не считая уносящих награбленное вглубь острова и переправлявшихся на другие острова. Мы ждали, когда наступит развязка, и она нас не разочаровала. Сначала произошел сильнейший толчок, словно через нас пропустили заряд электричества, не сопровождаемый, однако, никакими иными признаками взрыва. Дикари были явно поражены, на миг они прервали свои труды и взвыли. Они уже были готовы снова взяться за дело, когда над палубами взметнулось облако дыма, похожее на тяжелую черную грозовую тучу, — потом, как будто из самого нутра шхуны, вырвался огромный столб пламени, достигнув в высоту четверти мили — затем пламя внезапно распространилось по кругу, в следующий миг весь берег бухты превратился в кромешный ад, воздух наполнился месивом из обломков дерева и металла, оторванными человеческими конечностями, и наконец во всей своей ярости и мощи грянул взрыв, которым нас сбило с ног, по горам прокатилось многократное эхо, и посыпался дождь из мелких обломков.
Взрыв оказался даже более разрушительным, чем мы ожидали, и теперь дикари пожинали справедливые плоды своего вероломства. Около тысячи погибло при взрыве, примерно столько же получило страшные раны. Буквально вся поверхность бухты была усеяна барахтающимися и тонущими людьми, а на берегу дело обстояло еще хуже. Внезапность и масштаб разрушений потряс их настолько, что они даже не пытались помогать друг другу. Потом их поведение резко изменилось. Охватившее их оцепенение в один миг сменилось высшей степенью возбуждения, они начали носиться по кругу со странным выражением ужаса, ярости и любопытства на лицах, крича во все горло: «Текели-ли! Текели-ли!»
Затем большой отряд ринулся в горы и вскорости вернулся с деревянными кольями в руках. Они принесли их к тому месту, где толпа была гуще всего, их соплеменники расступились, и мы смогли увидеть предмет, вызвавший такое волнение. На песке лежало что-то белое, но мы не сразу поняли, что это. Наконец мы смогли различить очертания тела странного животного с ярко-красными зубами и когтями, того самого, которое мы подобрали в море восемнадцатого января. Капитан Гай сохранил его, для того чтобы сделать чучело и отвезти в Англию. Помню, перед тем как мы в последний раз высадились на остров, он приказал отнести его в кают-компанию и запереть в рундук. Теперь его взрывом выбросило на берег, но почему оно вызвало такой переполох среди дикарей, мы не понимали. Они сгрудились вокруг тела тесной толпой, но никто, кажется, не хотел к нему приближаться. Потом туземцы обнесли его частоколом, и, как только это было сделано, вся толпа бросилась прочь от берега, вопя: «Текели-ли! Текели-ли!»
23
Следующие шесть-семь дней мы провели в своем убежище на горе, покидая его лишь изредка и с величайшей осторожностью, чтобы пополнить запасы воды и фундука. На выступе мы сделали нечто вроде жилого помещения: соорудили кровать из сухих листьев и поставили рядом три больших плоских камня, которые заменяли нам очаг и стол. Огонь мы без особого труда добывали трением двух сухих деревяшек, одной мягкой, другой твердой. Мясо птицы, пойманной так кстати, оказалось превосходным, хоть и немного жестковатым. Это была не морская птица, а какой-то вид выпи с блестящим черным с проседью оперением и слишком маленькими для такого большого тела крыльями. Потом мы видели еще трех таких же недалеко от расселины, которые явно искали пойманную нами, но, поскольку они не садились на землю, поймать их было невозможно.
Пока у нас было мясо, мы не испытывали неудобств, но, когда запас исчерпался, возникла необходимость срочно позаботиться о пропитании. Орехи голод не утоляли, а напротив, вызывали рези в желудке, а при употреблении в больших количествах и сильную головную боль. Мы видели несколько больших черепах на берегу, к северу от горы, и посчитали, что их можно без труда поймать, если удастся подобраться к ним незаметно для туземцев. Поэтому было решено попробовать спуститься.
Начали мы с южного откоса, на котором, как нам показалось, было меньше всего преград, но не продвинулись мы и на сто ярдов, как случилось то, что мы смутно предчувствовали, глядя вниз с вершины: дальнейший путь преградило ответвление ущелья, в котором нашли смерть наши товарищи. Мы пошли вдоль него и примерно через четверть мили снова были остановлены, на этот раз невероятной глубины обрывом. Идти по его краю было слишком опасно, поэтому нам пришлось вернуться.
Затем мы попробовали спуститься по восточной стороне, но снова потерпели неудачу. После часа пути, ежеминутно рискуя свернуть шею, мы спустились в глубокую яму с черными гранитными стенами и засыпанным мелкой пылью дном, из которой выбраться можно было только той же крутой каменистой тропой, какой мы сюда спустились. С трудом взобравшись по ней обратно наверх, мы попытали счастья на северной стороне. Здесь во время движения нам пришлось соблюдать крайнюю осторожность, поскольку малейшая оплошность грозила привлечь к нам внимание всей деревни. Продвигались мы на четвереньках, а иногда и ползком, прячась за кустами. Преодолев таким манером совсем небольшое расстояние, мы наткнулись на пропасть гораздо более глубокую, чем встречали до сих пор, и ведущую прямиком в главное ущелье. Итак, наши страхи подтвердились: мы были полностью отрезаны от мира внизу. Совершенно обессилев, мы кратчайшим путем вернулись на наш выступ, упали на ложе из листьев и проспали несколько часов беспробудным сном.
Несколько дней после этого мы обследовали каждый дюйм вершины нашей горы в поисках чего-нибудь съестного. Выяснилось, что рассчитывать здесь не на что, кроме вредных для здоровья орехов и нескольких видов ложечной травы, росшей на маленьком пятачке размером не более четырех квадратных перчей
[29]. Надолго ее бы не хватило. К пятнадцатому февраля, если мне не изменяет память, от нее не осталось и стебелька, да и орехи стали попадаться реже — мы оказались в самом плачевном положении.
