Клюв немного сдвинулся, как защелка, раздался чуть слышный щелчок – и крыло фантастической птицы откинулось, словно птица приготовилась взлететь.
А под откинувшимся крылом оказалось темное углубление тайника. Такое же, как на первом шкафчике.
В первом тайнике оказался бронзовый ключик… А что же спрятано во втором?
Сердце у Жени билось от волнения.
Она не решалась проверить содержимое тайника, как будто от этого содержимого зависит ее судьба.
Да что же это с ней творится! С чего она вообще взяла, что в этом тайнике хранится что-то важное? Да в нем, может быть, и вообще ничего нет! Или какой-нибудь высохший цветочный лепесток, спрятанный сто лет назад сентиментальной барышней…
Женя решительно запустила руку в тайник – и нащупала там сложенную в несколько раз бумажку.
Вынула ее, разглядела.
Это была не бумага, а сложенный вчетверо листок желтоватого пергамента.
С бьющимся от волнения сердцем и пересохшим ртом Женя развернула этот листок.
По желтоватому пергаменту бежали изящные наклонные буквы. Лиловые чернила выцвели от времени, они приобрели рыжеватый оттенок, словно буквы заржавели.
Женя попыталась прочесть написанный на пергаменте текст.
То есть прочесть его не составило труда, а вот понять…
«Разнообразие долга приятный первостепенный отводить здоровую подкладку вычеркивать извещение».
Слова были написаны по-русски, но от этого они не становились понятнее.
Женя прочла их еще раз, еще…
Смысл написанного ускользал от нее. Точнее, никакого смысла в этом тексте не было.
Что это? Шифрованная записка? Или просто глупый розыгрыш, полная бессмыслица?
Может быть, владелец шкафчика много лет назад подшутил над кем-то, положив в тайник бессмысленную записку?
Но отчего-то Жене казалось, что эта записка не бессмысленна, что она очень важна…
Еще раз проглядев странный текст, она сложила пергамент и спрятала в карман – туда, где уже лежал бронзовый ключик.
Хватит заниматься сомнительными тайнами, подумала она, пора приступить к своим служебным обязанностям.
Петрович неторопливо шел вдоль мрачного здания из красного кирпича и тяжело вздыхал. Когда-то в этом здании размещался завод, на котором Петрович проработал без малого тридцать лет. Этот завод выпускал механические сноповязалки, и Петрович без малого тридцать лет точил для них важные детали.
Тридцать лет Петрович был преисполнен сознания собственной важности, значимости и незаменимости. Он знал, что без его детали не будет работать сноповязалка, а без сноповязалки не будет завязан ни один сноп.
Но времена изменились, сноповязалки стали никому не нужны, и завод закрылся. Какое-то время его пытались переоборудовать в склад импортной бытовой техники, всевозможных тостеров, ростеров и прочих кофеварок, но потом рядом выстроили новый склад, устроенный по последнему слову складской технологии, и завод окончательно опустел.
Теперь Петрович работал сторожем.
Он дважды в день обходил бывший завод.
Он следил не за тем, чтобы оттуда что-то украли, потому что красть на заброшенном заводе было нечего, все сколько-нибудь ценное давно уже украли, а за тем, чтобы туда не подбросили что-нибудь лишнее, вредное, а может быть, даже опасное.
А также Петрович следил за тем, чтобы на бывшем заводе не обосновались бомжи.
Потому что если они повадятся туда ходить, то их уже никакими силами не выведешь, даже карбофосом. А от них одна грязь, зараза, антисанитария и прочие серьезные неприятности. И даже опасность возгорания.
Поэтому Петрович регулярно проверял, чтобы все входы в опустевшее здание были заперты или заколочены.
Сейчас он делал первый обход за день после своего сменщика.
Сменщик был человек ненадежный, ленивый, за чистотой и порядком следил кое-как – оно и немудрено, ведь он не проработал на этом заводе долгие годы!
Тут Петрович увидел под стеной следы недавней пьянки: в траве валялись две пустые бутылки, очистки от полукопченой колбасы и разбитый стакан.
Ну вот, так он и знал. После сменщика объект оставлен в ненадлежащем состоянии. А может, это сам сменщик выпивал здесь со своими дружками.
Снова вздохнув, Петрович специальной рогулькой зацепил этот мусор и отправил в черный мешок. На вверенной ему территории должен быть порядок.
Пройдя еще несколько шагов, он поравнялся с дверью.
Еще вчера эта дверь была заколочена, а сейчас…
Сейчас гвозди были выдраны, доски валялись в стороне и дверной проем темнел, как широко разинутая пасть неизвестного науке крупного животного.
– Ну вот, – проговорил Петрович недовольно, – не иначе, бомжи все ж таки проникли на охраняемую территорию…. Как их теперь отсюда выгонишь?
Он пригнулся, шагнул в дверной проем и всмотрелся в полутьму огромного бывшего цеха.
Это был знакомый цех, именно здесь отработал Петрович большую часть своей жизни.
И впереди, как раз посреди цеха, Петрович увидел человеческую фигуру.
Деталей Петрович не мог различить по причине плохого освещения и неважного зрения. Он не смог даже определить, мужчина это или женщина, видел только, что неизвестный человек стоит во весь рост, ничуть не скрываясь.
Первой мыслью Петровича было, что это один из бомжей, просочившихся на охраняемую территорию.
– Ты что же здесь, паршивец, делаешь? – громко воскликнул сторож. – Ты что же тут безобразия нарушаешь? Ты что, не знаешь, что сюда посторонним вход воспрещен?
Однако неизвестный нарушитель никак не отреагировал на его строгие слова.
Он не издал ни звука и даже не шелохнулся.
Тогда Петрович направился к нарушителю, чтобы применить к нему меры физического воздействия.
Правда, Петрович был уже немолод и находился не в самой лучшей физической форме, но он надеялся, что за счет своего нерастраченного энтузиазма как-нибудь справится с одиноким бомжом и выставит его с территории родного завода.
Однако чем ближе он подходил к неизвестному, тем более подозрительным тот казался.
Во-первых, он, этот неизвестный, стоял в какой-то странной, неестественной позе, подняв руки над головой, как будто собирался сдаться Петровичу.
Это само по себе было хорошим признаком, но все же выглядело как-то странно и подозрительно.
Во-вторых же, этот неизвестный никак не реагировал ни на строгие окрики Петровича, ни на факт его появления. Он Петровича попросту не замечал, чем вызывал некоторое беспокойство.
В-третьих, с лицом неизвестного что-то было не так.
