В общем, меньше всего Турецкий ждал исповеди.
– Глупо получилось, да… теперь я уже это понимаю. У вас ничего не было. Если бы я тогда на вокзале спокойно постоял пять минут рядом с отцом, то уже был бы в Москве. И очень скоро в Лондоне. Нервы не выдержали. Видите, я думал о себе лучше, чем я есть на самом деле… Я просто устал. Очень устал. Потому что это очень страшно, правда!
Раскаяния не было. Просто так легли карты. Из всех возможных комбинаций выпала именно эта. Что тут поделаешь? Проигрывать тоже нужно уметь.
Илья замолчал и натянул здоровой рукой одеяло до самого подбородка. Он был мальчик, на самом деле, просто маленький мальчик…
Турецкий вышел в коридор. У окна стоял Кравцов. Он наверняка услышал стук закрывающейся двери и глухие шаги по больничному линолеуму, но не счел нужным обернуться. Говорить уже было не о чем, и борьбы больше не будет.
Турецкий отошел к лифту и обернулся – чиновник продолжал глядеть в окно.
Глава 35
Ночь Дэн провел в отделении. В принципе, Панюшкин, ничего не добившись, мог бы отпустить мальчика, но не сделал этого. Именно потому, что допрос ничем не кончился. Он был слишком зол.
Про травму Ильи Дэн узнал утром от Алевтины. Она приехала в отделение и первым делом закатила жуткий скандал.
– Я, конечно, понимаю, что это меня не касается, но вообще-то методы у тебя фашистские!
Панюшкин мрачно посмотрел на «воспитательницу». Он чувствовал усталость и опустошение. И остатки злости.
– Ты меня будешь учить жить? Ты бы лучше научила, как от него хоть слова добиться?
Алевтина злорадно расхохоталась.
– А не поздно ли ты спохватился, дорогой товарищ? Ты вчера меня к нему на пушечный выстрел не подпускал! И я еще кое-кого «отмазывала», говорила «все так сложно, все так сложно»!
Она замолчала. Все было действительно непросто, но злости на Панюшкина это не отменяло. Хотя, что он мог еще делать: загонять иголки под ногти? Вообще, она пришла к выводу, что зря осталась, надо было ехать на вокзал с Турецким. Может, мальчишка не сбежал бы и не попал под машину, – еще одна пара глаз никогда не лишняя.
На новости про Илью Дэн отреагировал эмоционально. Может быть, даже излишне эмоционально. А вот сам характер эмоций был в этой ситуации скорее странный. Вместо того чтобы выказать нормальное в подобных случаях беспокойство за товарища, мальчик разозлился.
– Идиот! Нет, ну какой же он все-таки идиот!
Алевтина с Панюшкиным переглянулись. Мог бы хоть про состояние своего друга спросить – это было бы в порядке вещей.
– Почему идиот?
Дэн криво улыбнулся.
– Дорогу надо осторожно переходить. Сколько раз ему говорил. Но хоть жив остался – уже хорошо.
Панюшкин насторожился. Странные эти игры – в настоящую мужскую дружбу, без соплей и сантиментов.
Надо было Дэна отпускать. Ничего уже из него не вытащить, по крайней мере, сейчас. Но Панюшкин не успел озвучить это человеколюбивое намерение, его остановил телефонный звонок. Собственно, звонили-то на мобильный Алевтины.
– Турецкий, – буркнула она, глянув на дисплей. – Погоди немного, дай отвечу. Разговор был недолгий.
– Денис, мы думали тебя уже отпустить, но сначала ты проедешь с нами в больницу.
– А я и как раз туда и собирался. Нет проблем.
– Вот и славненько.
Перед тем как выйти всем вместе, Панюшкин вытащил Алевтину в коридор.
– Неужели у Александра Борисовича что-то выстрелило? А иначе, зачем пацана в больницу тащить?
– Говорит, не «что-то», а «все». Ладно. Поехали. Там узнаем.
Если по дороге в отделение милиции Денис выглядел спокойным и уверенным в себе, то сейчас было видно, что он боится. Он не плакал, – вот еще! – не грыз ногти – этой дурацкой привычки слабаков и неврастеников у него никогда не было. Он вдруг стал необыкновенно разговорчивым. Можно даже сказать, болтливым. И суетливым. В машине все время ерзал. И разговаривал. Обо всем – о школе, о маме, об уроках, о везунчике Кравцове, который уезжает учиться в Лондон. В общем, всеми силами изображал, что ни капли не взволнован. А получалось наоборот.
В палате все встало на свои места. Дэн молча сел у койки. Илья помолчал еще с минуту, а потом выдавил:
– Я все рассказал.
– Что – все?
– Все, – коротко ответил Илья и снова отвернулся к стене.
Вот тут Денис подскочил и схватил сидевшего рядом Турецкого за руку.
– Извините, можно выйти с вами на секундочку!
Илья никак не отреагировал. Турецкий встал.
Как только они оказались в коридоре, Денис набрал воздуха в легкие и затараторил:
– Что он рассказал? Что он мог рассказать? Он же под машину попал и не соображает ничего! Ему вообще верить нельзя!
– Успокойся. Он рассказал все. Про Смородского. Про девочек. Еще кое-какие истории.
– И что?
– Ничего. Ты-то что можешь на эту тему сказать?
– На какую?
– Про Смородского, например.
Денис отвел глаза.
– Я стрелял.
– Очень хорошо. Илья говорит обратное.
– Врет. Верьте мне. Я ж говорю, он сейчас не соображает ничего.
– Не преувеличивай. Он себя чувствует довольно неплохо.
– Ладно. Но я свое сказал.
– Хорошо. А девочки?
Это был жесткий разговор. По-другому не получалось. Было жалко парня.
Денис поднял голову и посмотрел Турецкому в глаза.
– Это я. Только я. И затея была моя. И осуществление.
Хорошая история. Турецкий поежился. Похоже, придется выслушать это «захватывающее повествование» еще раз.
– Без подробностей. Скажи только, зачем?
Тот ответил сразу, не задумываясь, как будто готовился к этому вопросу.
– Пытался сделать жизнь чище.
– Хорошо. А Илья какое отношение ко всему этому имеет?
– Никакого. Абсолютно никакого. Просто он был в курсе. И все.
– Ладно. Пойдем обратно в палату. Спросим у него.
И вот тут случился взрыв.
– Пожалуйста, не надо!.. Не надо у него ничего спрашивать!.. Он вам такое наговорит!.. Верьте мне, пожалуйста! Он же после аварии! Он не в себе!..
Дальше все было предсказуемо. Можно было пускать ситуацию на самотек. Турецкий оставил в палате подошедшего Панюшкина и спустился в вестибюль. На выходе из больницы к нему подошла женщина. Он где-то видел ее, но не помнил где. Недавно, буквально вчера, наверное. Ему стало не по себе. Даже больше – немного жутко.
