– Да, в общем, так и есть. Хотела помочь, но не получилось. Благими намерениями, знаешь ли…
– Знаю. Пойдем в кассу, возьмем тебе билет.
– Александр Борисович! Не надо. Можно я останусь? Я очень хочу остаться! – И дальше про то, как она будет стараться оказаться полезной, вести себя тише воды ниже травы, с Подгурским вообще разговаривать не станет – только «здравствуйте» и «до свидания». А про Сережу? Это ж вообще, можно сказать, глупость. О чем вообще речь-то? Если есть какие-то глобальные проблемы, то она сегодня же вечером в гостинице все стразы с кофточек отпорет, и все дни, что им осталось сидеть в этой дыре, краситься не будет. Только бы не уезжать!
Как можно сердиться на человека, который умеет тебя рассмешить? У Алевтины определенно был талант изрекать обезоруживающие глупости. Талант, спасительный для нее.
– Аля, да разве дело в кофточках?
Выпили на вокзале кофе, созвонились с Панюшкиным. Договорились встретиться. Где? В кабинете Подгурского, разумеется. Они все еще на работе.
Сережа прибежал вечером, высунув язык, и стал выкладывать столько сбивчивых и бестолковых соображений, будто у них до сих пор «летучка» продолжалась. Но если все так бестолково, то о чем вообще можно говорить? Да, кажется, есть о чем. Есть такое ощущение…
Опять ощущение! Здесь везде и всегда ощущения! Факты будут когда-нибудь или нет? Следователь злился не на зеленого Сережу, – что толку-то? – а на себя. Ведь у него была та же история. В очередной раз за эту феерическую командировку придется делиться с коллегами ощущениями, подозрениями, предчувствиями! Когда же этому конец-то наступит!
– Александр Борисович! Решили все-таки повременить с отъездом? – Подгурский улыбался с видом человека, который знает тайну Бермудского треугольника – ни больше, ни меньше. – Что же вас задержало?
Турецкий решил не поддерживать эту интонацию и вокруг да около не ходить.
– Хотите мое мнение? Надо организовать «хвост» за этими двумя героями – младшим Кравцовым и его приятелем. Там что-то нечисто.
Панюшкин буквально подпрыгнул на стуле.
– А я что говорил? Я именно это и говорил! А вы меня не слушаете!
– Нет, вы все с ума посходили! А кто разгребать последствия этих инициатив будет? Я! Кто ж еще! Утром у меня был наиприятнейший разговор с мэрией. После этого Сережа опять отличился. Я уже предчувствую, что мне светит дальше, а вы предлагаете увязнуть в этом болоте по самую макушку!
Легко убеждать, когда у тебя на руках неоспоримые факты. Но как настаивать на своем, когда единственный аргумент – это то, что буквально «набередила» пятнадцатилетняя девчонка в расстроенных чувствах? В сухом остатке информация, полученная от Киры и заставившая его отложить отъезд, сводилась к тому, что Илья Кравцов – парень со странностями. Даже как-то стыдно о таких вещах всерьез говорить.
История Панюшкина была не лучше. Был у этой Кати мальчик, которого звали то ли Игорь, то ли Илья. Ну и что? Мало ли в городе парней с таким именем? И дальше – не лучше. Два подростка играют в таинственность, шатаются по городскому парку, обсуждая свои мальчишеские секреты. Ну, в тир зашли… Это не криминал, опять-таки!
И все же… Одна деталь его встревожила уже тогда, во время разговора с Кирой. «Стрелялки». Они все время присутствуют в том или ином виде. Не может быть, чтобы это было просто так.
– Почему же не может? Очень даже может. – Подгурский продолжал отстаивать свою «примиренческую» позицию, но видно было, что он вот-вот уступит под натиском общественности, как-то хором уверовавшей в шестое чувство. А что, собственно, им еще оставалось делать? – Так вы, Александр Борисович, предлагаете проследить за другим мальчиком, не младшим Кравцовым? – Было видно, что он нервничает именно по поводу возможных конфликтов с влиятельным папашей.
– За ним. У меня у самого такая мысль возникла, и только укрепилась после Сережиного рассказа.
– Хорошо. Приладим ему «хвост» на денек-другой. А что вы там увидеть-то рассчитываете?
Опять двадцать пять! Как объяснить человеку, что ничего конкретного от этой затеи не ожидается и что это в принципе невозможно. Давно пора это понять.
Панюшкин молчал. Он, видимо, уже растратил весь свой запал еще раньше. Алевтина обещала держать рот на замке и стойко держала слово.
– Один день этого мальчика позволит понять некоторые закономерности, – спокойно произнес Турецкий. – На самом деле, мы знаем уже очень много, просто это надо сложить в определенную картину. Некоторые детали – и я думаю, весьма незначительные, – выпадают. Нам нужно их восполнить. Вот и все.
Он рассказал практически все, что вынес из разговора с Кирой. Все – да не все. Как они в принципе тогда вышли на Кравцова? Через его подружку, которой Кира рассказала про инцидент с отцом. Вот такая цепочка. Что это значит? Пока не ясно, но что-то значит определенно. В этой истории нет бессмысленных совпадений. Картина складывалась в голове – логичная, чудовищная, нереальная в принципе, но в данной ситуации единственно возможная. Полностью делиться своими соображениями по этому поводу Турецкий не счел возможным.
В любом случае, все смертельно устали. День был длинный. Хотелось уже что-то решить. И решили – за. Подгурский махнул рукой. Радовал хотя бы тот факт, что больше не придется напрямую дразнить людей, владеющих административным ресурсом.
Что до Панюшкина, то он, конечно, до конца понять полет фантазии московского следователя не мог, но у него было ощущение, что они разными путями пришли к одним и тем же выводам, озвучивать которые на данном этапе никому не хотелось. Панюшкин очень надеялся на результат завтрашней слежки.
По дороге в гостиницу Алевтина, наконец, открыла рот.
– В жизни не поверю, что ты решил остаться в этой дыре только из любви к искусству и любви к ближнему – это я наших коллег имею в виду. По-твоему, все это как-то связано со Смородским?
Однако, девочка сообразительная. Или просто слишком хорошо его знает.
– Да, я так думаю.
– Но как?
Он ответил после некоторой паузы.
– Не скажу, Аля, оставь это пока. Завтра станет ясно.
– Ты что, на самом деле думаешь, что слежка за пятнадцатилетним пацаном даст ответ на все вопросы?
– Да ничего я не думаю. Дай завтрашний день прожить. Увидим.
– Но мне важно понять. Просто ход мыслей уловить. А то я себя каким-то слепым котенком чувствую.
– Если тебя это хоть чуть-чуть утешит, скажу тебе, что чувствую себя не лучше.
– И все же ты настаивал на своем, убеждал Подгурского, столько нервов потратил. Из-за чего?
– Я не хочу озвучивать свои мысли. Если я ошибаюсь, то проедем эту ситуацию, и все. А если нет, сама поймешь, что я имел в виду. Это слишком страшно, чтобы говорить вслух, не имея подтверждений.
