Блуд приберёг мне хорошее место под самой скалой, куда не
залетал ветер и сверху не капало, а серый мох почти высох от пламени. Я влезла
под одеяло и свернулась клубком в надежде снова согреться. Из проруби да бегом
было теплей!.. Волчий мех принял моё остывшее тело, укрыл и утешил. Скоро я
вытянулась во весь рост и сладко заснула.
Я очнулась от прикосновения к колену и поняла, что снова
настало утро и надо бежать на корабль. Жизнь воинская меня научила сперва
вскакивать, просыпаться уже потом, на бегу… но в тот раз болото мутного сна
облепило меня слишком уж крепко. Или всё оттого, что никто не шевелился кругом,
не зевал, натягивая порты…
– Оставь девку, – сказал надо мной голос вождя.
Вот только когда я разлепила глаза. Я сразу увидела воеводу.
Он стоял у огня, трескучее пламя ярко его освещало. Наверное, он ходил
проведать корабль – капли дождя блестели на лице и руках, темнели на просохшей
рубахе. Вокруг спали воины, а подле меня на коленях стоял Славомир. Это он
тронул меня за ногу, его ладонь и теперь была там же.
– Оставь девку! – повторил вождь и пошёл к нам,
переступая через лежавших.
Славомир начал медленно выпрямляться, в глазах, устремлённых
на брата, ярость застигнутого мешалась чуть ли не с ненавистью. Он выдохнул с
каким-то радостным изумлением:
– Себе сберегаешь?!.
Вождь подошёл вплотную и остановился. Он собирался сторожить
ночь и был оружен, длинная Спата оттягивала ремень. Я-то знала, с какой
быстротой она вылетала из ножен. Ради меня Славомир метнул Блуда в дверь, взяв
за штаны… против нынешнего то была щенячья возня. Страх, если брат вот так
встаёт против брата, грудь в грудь! И я виной, как всегда!.. Я умерла бы от
ужаса, будь я вполовину уверена, что мне не приснилось.
Воевода вздохнул и опустил руку к бедру. Нет, не ударит,
удар готовят не так. Он поднял меч вместе с ножнами, крестовина качнулась между
их лицами. Мстивой тихо проговорил:
– Мою жену нынешнюю ты хорошо знаешь…
Они больше на меня не смотрели. У Славомира так задрожало
лицо – был бы иной кто, сдумала бы, заплачет. Он поднял руку и взял брата за
плечо, и стиснул до хруста, и что хрустнуло, плечо или рука, я уж не знаю.
– Пойдём, – шепнул воевода, и они ушли, а я
осталась. Это только в басни всё просто – лежала, до света очей смежить не
могла, лоб леденел, щёки горели… или наоборот. Я – не то, про меня басни не
скажут. Я повернулась к костру озябшей спиной и снова заснула.
3
К утру погода переменилась. Стрибожьи весёлые внуки начали
рвать облака, и вчерашние померклые чудища разбегались стаями пушистых клочков,
лиловых с исподу и снежно-румяных вверху, куда падало солнце. Ветер ещё дул,
гневные волны гремели у внешнего берега островов, но солнечный свет сделал море
прозрачным, желтовато-зелёным, совсем не таким страшным, как накануне. Красный
гранит островов умыто блестел, венчанный молодой зеленью сосенок и нежной
позолотой берёз, прихорошившихся к осени… И распахивалась над миром бескрайняя,
праздничная синева…
Корабль стоял в стороне от кострищ, за хребтом скалистого
мыса, вздымавшего из воды длинный зубчатый гребень. Я осторожно ступала по
непросохшим камням, держа в руках одеяло: надо бы поскользнуться. Я всё думала,
примстилось мне впотьмах или не примстилось. Славомир поднялся утром
нахмуренный, но откуда знать, из-за чего. А по вождю и подавно ничего нельзя
было понять. Кмети уже вытирали скамьи и отвязывали багры – выводить на волю
корабль, – когда он спохватился:
– Нож оставил… – и повернулся ко мне: – Сходи
принеси.
Теперь я думаю, что спохватился он уж очень старательно, но
тогда мне не показалось. Я только и знала, что он, может, в самый первый раз ко
мне обратился – и не попенял ни за что, даже девкой глупой не обозвал –
попросил!.. Мне бы насторожиться, но где там! На крыльях слетела по гибким
мосткам, спеша услужить. Обежала гребень скалы, перепрыгнула пятно чёрных
углей, недожжённые остатки бревна. Где он мог оставить свой нож?..
…Спустя малое время я ползала между камнями на четвереньках,
готовая хоть и руками перебирать затоптанный мох и прелые листья. Вот сейчас
осердившийся воевода пришлёт вдогон ещё молодца, пошевелить нескладёху. И
хороша же я буду, никчёмная, коли вернусь с пустыми руками… Косища цеплялась за
всё, волосы падали на глаза.
Тут я вспомнила про своего Бога, лежавшего в трюме лодьи,
среди пожитков в берестяном кузовке. Я приподнялась на колени и молча
взмолилась, и он услыхал. Он всегда слышал меня. Солнце блеснуло на костяной
рукояти в расщелине гладкого камня над моей головой.
Дотянуться я не смогла, для этого надобно было быть ростом с
самого воеводу. Вот уж нашёл где забыть! Трижды я прыгала, прежде чем удалось
достать нож кончиком пальца и вытолкнуть из щели. Я влёт схватила его и
кинулась назад на корабль.
Мне показалось долго бежать кругом каменного хребта, я взяла
лезвие в зубы и махнула прямо по крутизне. В трещинах буроватой скалы стояли
прозрачные дождевые лужи, потёками белел птичий помёт, сдобно теплилась в
зелени перезрелая лакомая морошка… в другое время я непременно цапнула бы хоть
ягодку на бегу. Я выскочила наверх и едва не попятилась.
Сходни были убраны. Воины отталкивались шестами, проводя
корабль между камней, другие готовили парус, а вождь стоял у руля. Да. Побеги я
вдоль берега, я успела бы разве помахать вслед. Мой Бог меня вовремя надоумил…
Я задохнулась от ярости и обиды и понеслась напрямик вниз
отчаянными скачками, почти не разбирая дороги. Не поскользнусь босиком. Сердце
билось о рёбра: вон как оно, бросить глупую девку, чтоб с братом больше не
ссорила!.. Ребята увидели и закричали, дружно замахали руками, указывая, куда,
по их разумению, мне следовало бежать. Воевода, державший правило, тоже
посмотрел на меня и что-то сказал, должно быть, всё-таки велел придержать
корабль у последнего валуна… А может, напротив, распорядился быстрей
поворачиваться, чтоб не успела… Ну, я готова была ринуться вплавь. Досягнув
крайнего камня, я не стала ждать сходен или протянутого весла – с маху
перелетела оставшиеся сажени сумасшедшим прыжком из тех, после которых всё тело
несколько дней жалуется… Добрый десяток рук подхватил, не дав расшибиться,
поставил на палубу. Кмети шутили, посмеивались, хлопали по спине, пряча
смущение.
– Что ж вы, серые волки, – начала я и не
докончила, смолкла, поняв – сейчас разревусь. Меня била запоздалая дрожь,
коленки были чужие. Я переложила нож в другую руку и отправилась на корму.
Воевода смотрел на меня без всякого выражения, лицо было вырезано из дерева.
Нахохлившийся Славомир сидел подле брата и не смотрел на меня вовсе. А достоило
бы выкинуть этот нож за борт, и пусть они двое кого хотят, того за ним
посылают. Я молча протянула вождю рукоять. Я не успела отдышаться, рука ходила
ходуном. Варяг взял нож и не глядя убрал в ножны на поясе, а я пошла на своё
место под мачтой. Корабль выбрался из-за скал, и снова стало качать. Я два раза
чуть не упала, пока дошла.
