– Игорь Николаевич, отвези за ради бога Саню в город, а потом вернись за мной, я здесь чай попью и допрошу людей! Хорошо?
– Да без вопросов, Михаил Владимирович, всё будет в лучшем виде, – ответил водитель, открывая дверцу машины.
– Получается, наш дядя Дима совсем не виновен? – спросила девочка.
– Чист, как стёклышко!
– Ну и хорошо, одной версией стало меньше, будем работать с другими, так, Михаил Владимирович?
– Будем работать, – механически повторил следователь, кивая в такт словам. – Ты для чего хочешь стать следователем?
– А это здесь при чём?
– А притом, отвечай! Я хочу знать. Видишь, время восьмой час, домой я попаду часов в одиннадцать, тебе это зачем? Ты девочка, у тебя должна быть любовь, муж, семья, дети, внуки.
Алёнка опешила и села рядом. Сорвав стебелёк мятлика, резко собрав метёлку, спросила:
– Петушок или курица?
– Петушок!
– Правильно! Вот и я хочу, чтобы любое зло наказывалось, особенно если обижают бедных и слабых, а их часто некому защитить, как нас с мамой. Богатый наймёт себе дюжину адвокатов, армию юристов, потом бандитов, отыщет продажных полицейских или даже следователей, кого ещё?
– Ну, уж давай по полной: прокуроров, судей. Потом, ещё забыли – политиков!
– Вот-вот, а я хочу защищать беззащитных. Потому и буду следователем, чтобы все сказали: Белкина нас защитит, она ученица Колумбова и знает, что делать.
– Ну ты закрутила. Согласен с тобой и за слова такие уважаю. Ты мне сразу понравилась, знаешь, что хочешь и, главное, стремишься к чему-то.
– А что бывает по-другому?
– Не притворяйся. Да, конечно, у тебя в классе все, как ты, особенно детишки из обеспеченных семей?
– Ну у нас в классе богатых нет, но есть такие ребята, которым, правда, всё по фигу, лишь бы в компьютере посидеть или на каком-нибудь гаджете побродить с базукой.
– Вот так бывает, иногда бьёшься-бьёшься, а получается пшик! А ты ночей не спишь, в отпуск не ходишь, хочешь, чтобы всё было в ажуре. А на выходе получается, тебя ожидают чудовища, готовые с потрохами продаваться за гамбургер или блестящую блузку, лишь бы тепло и сытно, а ещё никто не беспокоил по пустякам со всякой совестью.
– Вы о чем, Михаил Владимирович? Я тоже иногда замечаю в людях что-то от зверя – шерсть или клык.
– Да, так бывает, а знаешь, Алёна, скажу тебе: не так страшен человек, который кого-то подкупает, страшен, тот, кто соглашается продаться. Особенно, когда очень близкие предают тебя. Вот тогда и появляется у людей что-то от неземной бестии, хвост или, например, рога.
– Я тоже стану таким зверем, когда вырасту? У меня появится тёмная шерсть?
– Ну, да, если ты, того, отдашь свою душу за деньги или шмотки, перестанешь бороться со злом, примешься думать только о себе и своём благополучии.
– Спасибо, дядя Миша. Я разгадала, куда ведёт дорога и та лестница.
– Молодец, размышляй о нашей жизни, ты стоишь на верном пути, – следователь отдышался и продолжил говорить совсем, как прежде. – Учись хорошо, будь человеком, и из тебя вырастет классный следак. А вот что ещё, пока нет твоей мамы, скажу тебе: есть другая новость, которую я получил буквально вчера вечером.
Он загадочно улыбнулся и хитро посмотрел на молчавшую девочку.
– По твоей просьбе установлен скрывающийся от любимых женщин целых четырнадцать лет неуловимый папа Алёны Белкиной.
Следователь замолчал и вокруг них повисла тишина. Алёна услышала, как скрипит на ветру старая ель, и кузнечики в траве не умолкали ни на секунду. Тут ещё где-то рядом, на террасе, зашумел чайник.
– Маме будем говорить или нет?
– Давайте, может, она обрадуется и скажет нам спасибо? А дядю Диму, думаю, она больше даже на порог не пустит.
– Только есть маленькое «но».
– Какое «но»? Вы узнали, что он каннибал или как там, а вот, вспомнила – педофил?
– Ну об этом рано говорить, мы его ещё не допрашивали, и сведения не запрашивали. Дело в том, что три года назад он был в отпуске и приезжал в ваш посёлок. Да что в этом плохого, спросите вы, я отвечу: как раз в те роковые дни, когда всё случилось. И после каждое лето приезжал. Только в этом году пока ещё не отметился.
– О Боже, вы хотите сказать… нет, не может быть.
– А почему нет, ты сама говорила об этой версии, но я не был осведомлён о личной жизни Людмилы Александровны Белкиной. А тут человек с Севера, возможно, с отмороженной головой, сидит в полярную ночь, у него депрессия, и он размышляет, кто ему испортил личную жизнь, а? Да не пугайся, с Димой разобрались и с ним разберёмся, может, он совсем и ни при чём, а просто так совпало, в жизни всякое бывало, и не такое распутывали.
– Но если он приезжал в посёлок и не раз, то почему не пришёл ко мне, то есть к нам с мамой?
– Это ты сама спросишь у него, когда представится случай. Его родители ждут сыночка со дня на день в отпуск, ну и мы с ним непременно встретимся. Обещаю.
Алёна молчала, следователь не мигая смотрел на солнце, уходящее за горизонт, его золотые лучи пробивались сквозь листву, разливая на вечернюю землю остатки света и тепла.
– Сколько лет заката не замечал, даже не помню. Забыл, что есть такая красота, и ещё самая простая жизнь: деревья, трава, солнце, а ночью настоящие звезды, – кому-то рассказывал Михаил Владимирович, возможно, сам себе, или просто пытался оправдаться перед кем-то за свою нынешнюю жизнь.
– Только маме не говорите о том, что его подозреваете, хорошо, Михаил Владимирович.
– Да, товарищ младший следователь Белкина, клянусь. Замечательная у вас лавочка, уходить не хочется.
– Дедушка сделал.
– Добрые, видать, руки были у Белкина.
– Прошу к столу, уже и курица готова! Мойте руки и ужинать! Михаил Владимирович, никаких отговорок!
Они вошли в дом. Мама накрыла стол, в центре сиротливо смотрелся в хрустальной вазе букетик полевых цветов.
– Накрой заварной чайник, – попросила мама.
Алёна встала и накрыла полотенцем белый запотевший чайник.
– Приятного аппетита!
– Жаркое удалось, Людмила Александровна! Хотя, когда весь день на пустом чае, проглотишь и камень, – похвалил хозяйку следователь.
– Вы меня захвалите, все, что успела собрать на скорую руку. Хорошо, хоть курица была разморожена.
– Мамочка, ты превзошла себя.
Мила улыбнулась:
– Спасибо! Может, ещё кусочек? Мужчина должен есть много, как и подросток.
– Вы так думаете?
– Да, так было испокон веков.
– Тогда, пожалуй, добавьте, – согласился Михаил Владимирович. – Грешен, люблю поесть. Разве по мне не видно?
