Это правда, ужин в Фишер-холле был самым посещаемым мероприятием. То, что президент решил показать пример, взяв поднос и поставив на него тарелку, наполненную фаршированной индейкой, возымело действие: студенты, оставив свои капризы по поводу еды в «Общаге смерти», последовали его почину.
А может, они просто хотели посмотреть на выражение его лица, когда он попробует знаменитую картофельную запеканку?
Том с кислым выражением лица незаметно подкрался ко мне. Через секунду я поняла, в чем причина. За ним с самодовольным видом шествовала Джиллиан Килгор.
– Видите, разве это была плохая идея? – Она показала на толпу, скопившуюся у столика с приборами с космической скоростью разбирающую вилки и ножи. – Это показывает, что у нас есть средства, чтобы победить болезнь. Теперь нужно только начать лечение.
– По-моему, никто не говорил, что ее присутствие обязательно, – прошептал Том, становясь за мной в очередь.
– Шутишь? – прошептала я в ответ. – Это целиком и полностью ее идея. По-твоему, президент своим умом до этого дошел?
Том взглянул через плечо на доктора Килгор. Она стояла у салат-бара, разглядывая свою тарелку, на которой ничего, кроме айсберга и… айсберга не было.
– Дьяволица, – прошептал Том.
Тут к нам подошла запыхавшаяся Сара.
– Спасибо, что сообщили, – с сарказмом бросила она Тому и поставила свой поднос вперед.
– Сара, – укоризненно покачал головой Том, – этот ужин только для постоянного персонала, а не для студентов.
– Ну, разумеется, – проговорила Сара. – Мы – граждане второго сорта. Мы не имеем права разделить терапевтическое воздействие совместного обеда во время всеобщего горя? Это идея Килгор? Исключить из списка работающих студентов? Господи, как это типично для фрейдистки…
– Заткнись, – сказал Том. – И ешь.
Мы нашли столик на безопасном, как нам показалось, расстоянии от президента и уже начали за него усаживаться, но президент Эллингтон нас заметил.
– Идите сюда, – помахал он нам рукой. – Садитесь рядом с нами, Скотт.
– Том, – нервно поправил его Том. – Я – Том Снеллинг, сэр.
– Конечно-конечно, – закивал президент, а сидевший рядом доктор Джессап, чувствуя необходимость поддерживать президента и на совместном со служащими ужине, и на матче, уточнил:
– Том – директор Фишер-холла, Филипп.
Бесполезно. Президент его не слышал.
– А вы – Мери? Правильно? – обратился он ко мне.
– Хизер, – выдавила я, мечтая, чтобы подо мной разверзлась пропасть, в которую я могла бы провалиться. – Помните меня? По тому случаю в пентхаусе, когда вы еще жили в Фишер-холле?
Его глаза остекленели. Президенту Эллингтону не нравилось, когда ему напоминали о том дне, это очень не нравилось и его жене. Из-за того случая она реже, чем раньше, приезжает в Нью-Йорк из загородного дома в Хэмптоне.
– Конечно-конечно, – сказал президент Эллингтон.
К нашему столику подошла с подносом доктор Килгор. Она, видимо, не заметила, что за ней идет Сара, и лицо у нее злющее.
– Мне кажется, мы все здесь друг друга знаем…
– Извините, президент Эллингтон?
Пять членов группы поддержки выстроились в линию перед нашим столиком и посмотрели на президента.
– Хм… – Президент озабоченно взглянул на доктора Килгор, как будто прося у нее помощи.
Потом, вспомнив, что он слывет доступным для студентов, попытался выдавить улыбку и сказал:
– Здравствуйте, девочки. Я могу вам чем-то помочь?
Сидевший рядом тренер Эндрюс помрачнел и положил на стол вилку.
– Знаете что, девочки, – проговорил он медленно, словно продолжая разговор, начатый раньше, – мы уже это обсуждали. И ответ…
– Мы разговариваем не с вами, а с президентом Эллингтоном, – сказала Шерил Хебиг, ее щеки залил нежный румянец.
Она старалась оставаться спокойной.
Президент переводил взгляд с тренера на девушек и обратно.
– В чем дело, Стив? – поинтересовался он.
– Они хотят торжественно пронести по залу свитер, принадлежавший Линдси, – тяжело дыша, объяснил тренер Эндрюс.
– Не понял… – забеспокоился президент Эллингтон.
– Позвольте, я все улажу, – проговорил тренер Эндрюс и обратился к девушкам, стоявшим перед столом. – Леди, я переживаю за Линдси точно так же, как и вы. Давайте простимся с ней на официальной церемонии, в присутствии родителей бедной девочки.
– Сегодня вечером ее семья в полном составе будет здесь, – сухо проинформировала его Меган Макгаретти из комнаты 1410.
Для такой малышки она выглядела достаточно грозно – руки скрещены на груди, губа угрожающе приподнята.
– Они не хотят никакой официальной церемонии. Они ждут, что сегодня на игре кто-нибудь скажет о Линдси хорошие слова.
– О… – президент Эллингтон замялся. – Не уверен, что это уместно.
– Вы не можете притворяться, что ничего не случилось, – заявила Хейли Николс из комнаты 1714.
– Да, – кивнула Шерил Хебиг, и ее блестящие карие глаза наполнились слезами. – Мы не хотим, чтобы Линдси забыли. Она была такой же частью команды, как и любой мальчик.
– Я полагаю, мы все это понимаем, – сказала доктор Килгор, пытаясь прийти на помощь президенту, – но…
– Если бы погиб любой из игроков команды, – перебила ее Тиффани Парментер, соседка Меган по комнате, – вы помести ли бы его майку на перетяжку, рядом с баннерами чемпионата.
– Хм… – Доктор Килгор явно попала в затруднительную ситуацию. – Это правда, девочки. Но баскетболисты – спортсмены, а…
– Хотите сказать, что члены группы поддержки не являются спортсменами, доктор Килгор? – ледяным голосом спросила Сара.
– Конечно, являются, – дрогнула доктор Килгор, – только…
– Тогда почему вы не разрешаете пронести свитер Линдси? – поинтересовалась Хейли, взмахнув для убедительности русым хвостом. – Почему?
Я взглянула на Кимберли Ваткинс, надеясь увидеть, что она на стороне девчонок, но Кимберли почему-то была необычно молчалива. Все пять девочек пришли на ужин в униформе – белых свитерах с вышитой золотой буквой «А» на груди, в коротеньких плиссированных, белых с золотым юбочках и белых кроссовках «Reebok» с золотыми бубенчиками на задниках. Все были блондинками, кроме черной как ночь Кимберли.
– Послушайте, – тренер Эндрюс выглядел уставшим, под глазами чернели круги, – когда спортсмен умирает, мы прощаемся не с его майкой, а с его номером. У Линдси не было номера. Мы не можем прощаться с предметом одежды.
