В это время Сорокин, уже спеленутый кошмой, как младенец, и обвязанный веревкой на манер батона вареной колбасы, застонал и открыл глаза.
— Этот? — рявкнул Механик, сунув упаковку с диском под нос пленнику, и, увидев, как расширились глаза Сорокина от ярости и досады, убежденно добавил:
— Этот самый! Богдаша, Юрик, взяли этого бугая, а мы с Латифычем чемоданчики понесем.
— Куда? — проскрипел Богдан. — Ты уверен, что нам есть куда его тащить? Может, пару очередей — и на фиг его…
Тут с улицы донесся рев мотора, омерзительный скрип тормозов, очередной всплеск визгов баб и детишек, которые на некоторое время, после того как мордобитие кончилось, стали выть потише и не столь пронзительно. Из визга Таран понял только одно слово — «шурави». Сперва даже мелькнула жутковатая мысля, а не попались ли те, кто «работал» на вертолетной площадке, и не притащили ли их сюда? Но уже в следующую секунду Юрка сообразил, что тогда бы бабы орали зло, но торжествующе, а вовсе не испуганно. Буквально через несколько секунд в комнату вломился Болт и заорал:
— Почему чикаемся, господа гильмендские казаки? Вертолет ждет! Живо за мной!
Таран искренне заржал, и даже не оттого, что ему шуточка насчет «гильмендских казаков» понравилась. Все-таки летом они были «лимпопопскими», а это гораздо прикольнее. Нет, просто он почуял, что и нынешняя ситуевина, кажется, может благополучно закончиться. И когда они с Богданом волокли тяжеленного Сорокина, завернутого в кошму, то веса не чуяли — своя ноша не тянет! «Уазик» с пробитым в семи местах ветровым стеклом и забрызганным кровью тентом (должно быть, Болт раздобыл «козла» после побоища на вертолетной площадке) стоял у ворот под охраной Валета, который, как видно, получил приказ всех чужих мочить без предупреждения. Однако гор трупов вокруг него не валялось, только один талиб в серой долгополой рубахе и белых штанах, похожих на советские кальсоны, лежал мордой вниз, выронив автомат. Остальные, мирные дехкане, попрятались за дувалы и вступать в битву не собирались. Тем более что невесть откуда взявшиеся шурави вроде как ничего, кроме потертой кошмы, в которую был завернут Сорокин, брать не собирались. Замурзанный пацаненок лет семи, в красной нейлоновой куртке и калошах на босу ногу, даже рискнул выйти со двора и поглазеть на то, как Сорокина в «уазик» затаривают.
К тому же Механик, который волок «дипломат» с долларами, пару пачек, оказывается, успел себе в карман засунуть.
— Латифыч, — спросил он Доврона, — почем у вас доллар, если на афгани разменять? В смысле, за один бакс сто килограмм афганей или только сто метров?
— Не знаю… — пробормотал тот, пытаясь унять кровь, текущую из носа. — Не в курсе.
— Ладно, — сказал Механик, — думаю, хватит! Эй, бача! Бакшиш надо? Передай мамке или бабке, за беспокойство и на ремонт забора! Компенсация от ново-шурави.
Пацаненок в красной куртке с явным недоверием взял одну пачку баксов из ободранной руки Еремина и тут же задал стрекача в дом.
— Еще добавить? — спросил Олег Федорович, помахав второй пачкой.
— Хватит! — взревел Болт. — Расщедрился, блин, на халяву! Буржуй недорезанный! Садись живее, ё-мое, трепло несчастное!
Со скрипом, но все втиснулись, даже с учетом того, что Сорокин слегка за габарит высовывался. Ехать было недалече, но разглядеть последствия десятиминутной схватки около вертолетной площадки Таран все-таки сумел.
БРДМ горела, пораженная выстрелом «мухи». Около нее лежало несколько трупов в талибском обмундировании, а чуть подальше, почти рядом со шлагбаумом, — еще несколько. Вертолет сипло урчал, медленно вращая главным ротором. А в стороне от него валялось пятеро граждан в черных комбезах, явно не здешней внешности. Трое слишком черных — то есть негров, и два слишком, по-европейски, белых. Судя по всему, их после смерти разоружили и капитально обшмонали.
— Живее, живее, братва! — поторапливал Болт, и Таран с Богданом, надрываясь, затащили в «восьмуху» Сорокина в упаковке, Доврон чемодан с баксами, а Механик — тот, где лежал диск.
В вертолете уже дожидались Абу Рустем, Сулейман, Абдулла и Ваня. Последний, как это ни удивительно, сидел в пилотском кресле и, когда задвинули дверь — Болт, как водится, влез последним, убедившись, что никого не забыли! — вполне уверенно поднял машину и повел ее прочь от Мир-Мазара.
ВСЕ ПУТЕМ?
Конечно, Таран еще не был уверен, что все кончилось хорошо. По крайней мере, он не знал, насколько далеко пролетит вертолет от «шилки» и «ДШК» Гуль-Ахмада. Да и вообще, неизвестно, чем богаты здешние талибы. Пульнут «стингером» — и вся экспедиция закончится. Фиг его знает, возможно, такой результат будет вполне приемлем для тех, кто присылал «джикеев». Тем более что когда Юрка более-менее осмотрелся внутри «восьмухи», то обнаружил, что помимо гражданина Сорокина, упакованного в кошму, на борту «вертушки» едет еще один пассажир, одетый в такой же комбинезон, как те пять бездыханных граждан, оставленных на вертолетной площадке. Ему тоже завернули руки за спину, застегнули браслетки, а ноги капитально скрутили веревкой.
Помимо живого представителя «G & K Company» в салоне вертолета имелся кое-какой груз, не очень напоминавший оборудование по торговле прохладительными напитками. Несколько «AR-18S», увесистые «беретты» в кобурах, ножички, которыми, в принципе, можно и кока-колу открывать, но глотки резать удобнее. Опять же, фонарики, веревка альпинистская, рюкзаки со жратвой и подменным обмундированием. Но самым интересным, вероятно, была фигулина, которую вертел в руках Богдан, должно быть даже позабыв на какое-то время о своей сломанной челюсти. Юрка как-то сразу допер, что это был «джикейский» ГВЭП, а упакованный гражданин, видать, ихний оператор.
Надо сказать, что трофейный «джикей», несмотря на то что рот ему не заклеивали, вел себя очень тихо, не орал, не выражался ни на каком языке и даже не требовал адвоката. Наверно, все же понимал, что сцапавшие его ребята вряд ли готовы обращаться с ним так, как подобает обращаться с бандитом из цивилизованной страны. Тем более что вертолет захватила весьма странная интернациональная компания, в которой три араба (один из которых, возможно, «арап» в чисто российском значении этого слова!), один щирый пуштун, один замоскаленный хохол, а остальные граждане настолько не осведомлены о своей национальности, что предпочитают считать себя русскими. Чего от таких ожидать, гражданин «джикей» не знал, и в этом смысле ему было гораздо фиговей, чем экс-обер-лейтенанту бывшей гэдээровской фольксармее Карлу Бунке, которого в прошлом году на Кавказе сцапали. Карлуша, попавшись «мамонтам», вообще-то, никаких иллюзий насчет жизни не питал и полагал, что ему светит, как минимум, гуманная пуля в затылок, а как максимум — гноение в яме с постепенным отрезанием пальцев, ушей и других полезных частей тела. Поэтому, когда его расковали, посадили за стол, стали угощать шашлыками и поить просяным араком 80-градусной крепости, это был для экс-геноссе приятный сюрприз.
Насчет того, какие приятные сюрпризы ждут «джикея», Таран мог только догадываться. Тем более что он, как и его покойные коллеги, вряд ли действовал тут по поручению правительства США. А следовательно, не мог рассчитывать ни на какую государственную помощь и поддержку. Тем более что он, несмотря на европеоидную внешность, мог оказаться даже не американским или европейским гражданином, а хрен знает каким, может, даже российским или вовсе лицом без гражданства. Ясно, что этот тип мог даже русский язык знать, но, конечно, нипочем не сознался бы в этом, ибо обращение по-русски к тем, кто его сцапал, навряд ли сильно улучшило бы отношение к этому товарищу. Скорее наоборот, это резко увеличило бы его шансы получить по мордасам.
