Леха печально вздохнул, потом сообразил, наверно, что даже если б эти куклы и впрямь были шоколадные, то ему бы все равно столько не съесть, и утешился. Пока переходили из крыла в крыло, девочки шли парой и в ногу, а Лешка, конечно, вприпрыжку бежал и даже песни петь пытался. Но близняшки все равно не обращали на него внимания. Будто шли на смену караула у Вечного огня в Александровском саду.
ВЕЧЕРНЕЕ ЧАЕПИТИЕ
Когда пришли на Женину кухню, то действительно обнаружили на столе самовар, небольшой торт под названием «Рыжик», вазочку с горкой довольно дорогих конфет, другую вазочку с печеньем, а также несколько фарфоровых горшочков с различными сортами варенья. Еще один столик был накрыт для маленьких. Там Женя выставила «Несквик» в гранулах, молоко с шоколадом или какао (неизвестно, чем одно от другого отличается!) и еще какую-то снедь для сладкоежек.
— Они там не ошпарятся? — забеспокоилась Надька.
— Не волнуйся, — успокоила Женя, — шоколад чуть-чуть теплый. Кроме того, у меня девочки очень аккуратные.
— Зато мой неаккуратный! — вздохнула Тараниха. — Чашки тебе не переколотит?
— Они пластмассовые, — улыбнулась рыжая, — я все предусмотрела. Кстати, салфеточки тоже. Ну, прошу к столу!
Надька поглядывала по сторонам, должно быть, сравнивая здешнюю кухню с той, где уже два месяца хозяйничала Полина. Таран тоже поглядел и вообще-то сделал выводы не в пользу г-жи Нефедовой. Хотя Женя, по ее словам, вселилась сюда почти одновременно с Полиной, заботы о чистоте и порядке она проявляла намного больше. Все блестело и сверкало, ни пылинки, ни соринки не замечалось, все, выражаясь по-морскому, «дельные вещи» расставлены, разложены и развешаны на строго отведенные им места, а ничего лишнего на столах, плите и в мойке не валялось. Даже никаких специфически-кухонных запахов не чуялось. То есть запах, конечно, кое-какой присутствовал, но пахло не селедкой, не горелым маслом или салом, не квашеной капустой или кислыми щами, а молотым кофе и какими-то ароматизированными моющими средствами. Наконец, тут не пахло табаком и окурками. Тут уже смущаться надо было самой Надежде, потому что Полина вовсе не курила. Тараны тоже, в принципе, заядлыми курильщиками не являлись, но ежели приходили гости, типа Полянина с Майкой, то покуривали, чтоб поддержать компанию. Однако, несмотря на то что Юрка и Надька сигаретами баловались редко, в кухне той квартиры, где они обитали до вчерашнего вечера, стойко прописался табачный душок. По большей части, как теперь представлялось Тарану, оттого, что окурки клали в консервную банку, а выбрасывать как-то забывали, и они подолгу там вылеживались. Впрочем, к чести Надьки следует заметить, что она в общем и целом порядок поддерживала, причем, пожалуй, не хуже, чем рыжая Женя.
Конечно, подобный порядок не очень характерен для российских домохозяек. Нечто сходное Юрка видел только один раз, когда побывал в московской квартире Ани Петерсон, где тоже выдерживался некий нордический «орднунг». И насколько ему помнилось то посещение, Таран испытывал определенное чувство скованности. Все-таки кухня на Руси — это не просто место для приготовления пищи, а своего рода домашний клуб, где общаются только с домочадцами или особо близкими друзьями, с которыми делятся своими бедами и заботами, у которых совета спрашивают. Наконец, и по сей день на кухнях, если еще не надоело, обсуждают судьбы России, а в крепко поддатом состоянии — и всего человечества. Так или иначе, но на замызганной, не шибко прибранной, но родной кухне россияне чувствуют себя свободно и раскованно с любым собеседником. Особенно, опять же, как следует приняв на грудь. Покойная мать вспоминала, что когда-то, уже после Юркиного появления на свет, один из гостей-выпивох, крепко наквасившись, стал на полном серьезе дискутировать с Леонидом Ильичом Брежневым, которого показывали по телевизору — шел XXVI съезд КПСС. Один молол свое с экрана, другой — свое на кухне, и оба, поди-ка, были очень довольны собой.
Одно время Юрке нравилось подслушивать то, о чем говорили на кухне поддатые родители со своими гостями, хотя его обычно выставляли за дверь. Особо напрягать слух не требовалось — собутыльники орали так, что их было слышно не только в Юркиной комнате, но и во дворе, наверно. Ведь в то время не только Юркины родители и их друзья спорили, а вся страна, можно сказать. Ох, и много же всякой информации пришло к Тарану во время этих пьяных дискуссий! И про антиалкогольную компанию узнал, и про Чернобыль, и про гибель «Нахимова», и про культ личности, и про перестройку с гласностью… Но потом Юрка разлюбил эту кухонную демократию и свободу слова. Во-первых, потому что сам подрос и мог уже свое мнение составить, а не слушать то, что мелют окосевшие придурки, а во-вторых, оттого, что ему осточертели сборища пьяниц, облеванный пол, разбитая посуда и поломанная мебель. Наконец, было еще одно: Таран в общем и целом догадался, что в то время, как его родители булькали и клюкали, болтали пьяными языками, то ругая, то похваливая предержащую власть, трезвые и умные люди, молча и без особого шума, рассовывали по карманам бывшее общенародное достояние. И этим людям было глубоко плевать на всех остальных: кто не успел, тот опоздал! Кто успел, тот заиграл себе заводы, нефтяные и газовые месторождения, корабли, дома, автомобили или хотя бы ларьки. А кто опоздал — остался с голым задом. Се ля ви!
Опять же у Юрки нет-нет да и появлялись всякие буйные мысли. Иногда вполне сходные с теми, что некогда проповедовали разные великие люди. Например, боец Гусь, с которым они летом в Африку ездили. Тот, как известно, был поклонником Гитлера Адольфа Алоизовича и считал, что надо как-нибудь выбрать время и провести на Руси «Большую Зачистку», отправив в концлагеря всех жидов, чурок и ниггеров (в число последних Гусь почему-то записывал еще и цыган). Пусть копают каналы, валят лес и строят дороги, а будут упираться — к стенке. Вообще-то, Тарану и прежде доводилось слышать что-то подобное, но в основном от скинов-пацанов 15–16 лет. А Гусю-то уже за тридцать. Он Приднестровье и Боснию прошел добровольцем, а потом еще на первой Чечне поконтрабасил. Это не пацан, он готов всерьез драться, насмерть, конечно, если рядом с ним будут друзья-единомышленники. Только и счастье, что в МАМОНТе таких единомышленников у него не находилось. То есть иногда изрекаемые Гусем сентенции в общем и целом поддерживали, но… шутя!
Например, Гусь всерьез считал, что главной и трагической ошибкой России стало ее участие во Второй мировой войне на стороне англо-американцев, или, как он любил уточнять, «еврейской империалистической плутократии». Когда Гусю скромно напоминали, что Гитлер на нас первым напал, тот говорил, что Гитлера на СССР исподволь натравили англичане, то есть «это все придумал Черчилль…». Слушатели Гуся при этом дружно подхватывали: «…В восемнадцатом году!» — и начинали ржать. Очутившись в одиночестве, Гусь только сокрушенно крякал и умолкал. Ну что делать, если ты не лидер по жизни?! А вот когда по каким-то причинам у Гуся реальные сторонники находились, например как в африканском селе Муронго, когда все заволновались насчет того, чтоб прогуляться в деревню без оружия и броников, он прямо-таки светился от счастья.
Но Гусь — это так, частный случай. А вообще у Тарана и собственная голова работала. Когда по телику гнали штатовские фильмы, где ихние лихие бойцы десятками и сотнями мочили людей с «Калашниковыми», а пара истребителей сшибала по десятку «МиГов», Юрка уже прекрасно понимал: это не просто фильмушка про войнушку, а, в натуре, американская пропаганда. Чтоб россиянин, глядя на то, как его соотечественников щелкают, как орешки, подсознательно ощущал себя недочеловеком, которому нипочем не устоять против суперменов с супертехникой. И высшее счастье, оказывается, в том, чтоб свалить из поганого экс-Совка в этот самый жутко свободный мир, а там пахать на благо цивилизации мойщиком машин или сортиров. Конечно, никто Юрку не заставлял смотреть такие фильмы. Чего проще: нажми кнопку, переключись на другой канал и слушай там, как важны для России иностранные инвестиции, или о том, как хреново жилось людям при советской власти. Можно еще посмотреть родной сериал про то, как менты бандитов ловят. Мелкоту ловят, а большие и крутые срали на них с высокой колокольни. Возможно, даже не российской, а с чего-то типа Нотр-Дам де Пари…
