Месье Анри смотрит на нашу троицу остановившимся взглядом. Когда я произношу его имя, он делает шаг вперед и протягивает руку.
— Enchante, — поет месье Анри. — Я польщен нашим знакомством.
— Я тоже очень рад, — вежливо отвечает Джон Мак-Дауэлл. Мадам Анри, услышав то же самое в свой адрес, практически стекает на пол. Она не в состоянии издать ни звука с тех пор, как пара переступила порог ателье.
— Можем ли мы посмотреть, что вы принесли? — спрашиваю я, забирая у Джилл портплед.
— Я вас предупреждаю, — говорит Джон. — Оно ужасное.
— Правда ужасное, — поддакивает Джилл.
— Мы привыкли иметь дело с ужасным, — заверяет их месье Анри, — поэтому и получили одобрение Ассоциации брачных услуг.
— Это правда, — подтверждаю я. — Ассоциация брачных услуг дала месье Анри самые лестные рекомендации.
Месье Анри скромно склоняет голову и подходит к Джилл, чтобы помочь ей снять парку.
— Не хотите ли выпить чаю? Или кофе?
— Спасибо, — отвечает Джон, тоже снимая куртку. — Мы собрались поужинать…
И внезапно замолкает. Я открываю сумку, и мы впятером впиваемся взглядами в то, что я достала. Месье Анри чуть не роняет куртки на пол, и только в последнее мгновение мадам Анри подхватывает их.
— Какой ужас, — выдыхает месье Анри, к счастью, по-французски.
— Да, — говорю я, — но его еще можно спасти.
— Нет. — Месье Анри, словно в припадке, трясет головой. — Нельзя.
Я прекрасно понимаю, почему он так думает. Платье безнадежно. Облака старинных, видимо, очень ценных кружев, нашитых на основу из кремового сатина, фасон «принцесса» с огромной широкой юбкой, кажущейся еще больше благодаря жесткому обручу, вшитому в кромку. Вырез в стиле королевы Анны, огромные рукава-фонарики, которые оканчиваются облегающими запястья манжетами из шотландки. Поверх юбки драпировка из той же шотландки на массивных золотых пуговицах.
Другими словами, оно выглядит, как театральный костюм для институтского драматического кружка, в котором ставится пьеса «Бригадун».
— Оно принадлежит нашей семье много поколений, — оправдывается Джон. — Все невесты Мак-Дауэллов должны надевать его на свадьбу — предварительно сделав те или иные изменения. Это моя мама вшила обруч в подол, когда выходила замуж. Она из Джорджии.
— Это многое объясняет, — замечаю я. — Какого оно размера?
— Шестого, — отвечает Джилл. — А я ношу двенадцатый.
Месье Анри верещит по-французски:
— Это невозможно. Оно слишком маленькое. Мы ничего не сможем сделать.
— Давайте не будем торопиться, — говорю я. — Очевидно, корсаж придется надставлять. Но здесь полно ткани…
— Ты собираешься искромсать антикварное платье, принадлежащее самому богатому семейству в городе? — спрашивает меня месье Анри опять-таки по-французски. — Ты лишилась рассудка!
— Он говорит, что предыдущие невесты тоже его под себя, переделывали, — напоминаю я ему. — Ладно вам. Давайте попробуем.
— Нельзя впихнуть женщину двенадцатого размера в платье шестого, — огрызается месье Анри. — Ты сама знаешь, что это невозможно!
— Мы не можем впихнуть ее в это платье в таком виде, как оно есть, — убеждаю его я, — но оно, к нашему счастью, слишком длинное для нее.
Я снимаю платье с вешалки и прикладываю к Джилл. Она стоит, руки по швам, и с тревогой смотрит на меня.
— Видите? Если бы оно было слишком коротким, я бы с вами согласилась. Но если мы надставим корсаж…
— Боже мой! Ты с ума сошла? — впадает в панику месье Анри. — Ты хоть знаешь, что ее свекровь с нами сделает? Она даже может подать на нас в суд….
— Жан, — впервые открывает рот ьгадам Анри.
Муж оборачивается к ней:
— Что?
— Сделай, — говорит она по-французски.
Месье Анри трясет головой:
— Я же тебе объясняю, это невозможно! Ты хочешь, чтобы я лишился сертификата?
— А ты хочешь, чтобы Морис украл у нас те крохи нашего бизнеса, которые еще остались.
— У него ничего не получится, — заверяю я их, — только разрешите мне заняться этим. Я смогу. Я знаю, что смогу.
Мадам Анри кивает.
— Послушай ее, — говорит она.
Дебаты продолжаются недолго. Месье Анри мастерски владеет иголкой, но главой семьи все равно остается его жена. Если уж она чего скажет, никакие аргументы не помогают. Последнее слово всегда остается за мадам Анри.
Месье Анри, опускает плечи. Потом смотрит на Джилл и ее будущего, мужа.
— Когда назначена свадьба? — тихо спрашивает он.
— Прямо в канун Нового года; — отвечает Джилл.
Месье Анри стонет. И даже я, почувствовав, как пересохло в горле, судорожно сглатываю. Канун Нового года! Джилл замечает нашу реакцию и начинает волноваться:
— Разве у вас… вам не хватит времени?
— Месяц. — Месье Анри смотрит на меня. — У нас есть месяц. Но это не имеет никакого значения, потому что такую работу вообще невозможно сделать; ни за какое время.
— Возможно, если мы сделаем так, как я задумала, — говорю я. — Поверьте.
Месье Анри кидает последний взгляд на уродство, висящее на вешалке.
— Морис, — шипит его жена. — Помни о Морисе!
Месье Анри вздыхает:
— Ладно. Мы попробуем.
Я с сияющей улыбкой поворачиваюсь к Джилл.
— О чем вы говорили? — нервно спрашивает она. — Я ничего не поняла, Я не знаю французского.
— Видишь ли, — начинаю я…
И вдруг понимаю, что она только что сказала. Я виновато поворачиваюсь к месье и мадам Анри, которые смотрят на меня в ужасе. До них дошло одновременно со мной: мы только что разговаривали на их родном языке — который, как считалось, я не знаю.
Ну и что? Меня никто никогда об этом не спрашивал. Я пожимаю плечами и говорю:
— Мы это сделаем.
Джилл недоверчиво смотрит на меня:
— Ладно… но как?
— Я еще не придумала, — признаюсь я, — но у меня есть одна идея. Ты будешь великолепна. Я обещаю.
Ее брови приподнимаются.
— Там не будет обруча в юбке?
— Не будет, — говорю я. — Но мне потребуется снять с тебя мерки. Давай пройдем в примерочную…
— Ладно, — соглашается она и идет за мной мимо месье и мадам Анри, все еще находящихся в ступоре. Я вижу, как у них в головах крутится мысль о том, что я понимала каждое слово из их французских разговоров.
А разговоров этих было ох как много!
