И теперь вот очнулся непонятно где, потому как вода все это время на месте не стояла, его отнесло. Нигде не видно не то что обработанных камней, а вообще ничего. Слишком густые сумерки — считай, что ночь, невозможно понять, в какой стороне поднимается местность. Рогова так и тащит по редколесью, и конца-края этому нежданному плаванию не видно.
Свесив ноги, не достал до дна. А может, не чувствует его? Конечности будто дешевые непослушные протезы — хоть в костер их клади: можно смотреть, как они горят, и не испытывать при этом ни малейших неудобств.
Нет, здесь и правда глубоко, и это очень плохо. Сколько он протянет в такой воде? По грубым расчетам мог уже не один раз окочуриться, но нет же, все еще живой.
Это ненадолго — переохлаждение быстро возьмет свое.
А это что там, во мраке? Какие-то неясные очертания чего-то здоровенного. Похоже на обрывистый берег, и его несет мимо него.
И что с того? Каким образом он заберется на обрыв с деревянными руками и ногами, плюс в голове замороженная каша?
Об этом тоже можно подумать потом. Какой-никакой, но это настоящий берег. В холодной воде он вот-вот дух испустит, надо побыстрее выбираться, другой возможности может не представиться.
Нечего и думать приплыть к обрыву на дереве, оно для этого точно не предназначено. Так что пришлось покинуть «корабль», и Рогов сделал это с замиранием сердца, потому как не был уверен, что удержится на воде. Тело деревянное, одежда намокла, стала тяжелой, плюс железяки кое-какие на нем болтаются, и вряд ли все растерял. Та же кираса из кожи и стальных пластин никуда не делась, скинуть ее непросто.
Если он не выкарабкается, так и сгниет в ней.
Жажда жить никуда не пропала. Добрался и, отплевываясь от грязной воды, убедился, что на этом его злоключения не закончились. И дело даже не в том, что на обрыв тяжело забраться. Все куда хуже — тут не за что уцепиться, а вода, налегая на преграду, разгоняется пуще прежнего.
Рогова тупо несло мимо спасительного берега, а он только и мог, что пытаться ухватиться за податливый грунт. Вроде не глина, очень похоже на те бесполезные плиточки, которыми на севере усеяны обширные пространства. На вид бывает скала как скала, а чуть проведешь рукой — и полная ладонь этой ерунды.
И вдруг обрыв резко отступил. Еще ничего не понимая, Рогов рефлекторно ухватился за свешивающуюся сверху длинную ровную ветку, перебирая по ней руками рванул вперед, после чего оказался в затопленной щели, рассекавшей берег. Похоже на глубокую промоину, но это вряд ли — ведь в таком случае по ней должна течь вода, а этого не наблюдается.
Да какая разница, что это такое? Здесь нет течения, зато есть надежда, что впереди найдется что-то получше, чем водный кошмар за спиной.
Толстая ветвь, за которую он продолжал держаться, вдруг зашевелилась, пошла вверх, потянув Рогова за собой. Он, естественно удивившись столь странному поведению растения, заподозрил неладное и уже разжал было пальцы, но тут из мрака показалась мускулистая рука, ухватила за предплечье, легко потащила.
Не успел ничего осознать, как оказался на твердом и, приподняв голову, узрел крайне неприятную картину.
Над Роговым склонился здоровенный вакс. Широченная морда скалится из-под капюшона, тело прикрыто неприглядной одеждой из выделанных шкур, опирается на короткое копье — ту самую «ровную ветку». Ноги в обмотках, перепоясан ладно, и вообще прикинут на удивление хорошо, совершенно не похож на последних бомжей, что свойственно его сородичам на севере.
Не сводя взгляда с Рогова, троглодит изобразил ладонями странное движение друг мимо дружки и при этом произнес странное:
— Клац! Клац! Клац!
Что он этим хотел сказать — неизвестно, Рогов такого слова не припомнил. Зато хорошо известно, что будет дальше.
Дальше Рогова убьют и съедят. Ничего другого в такой ситуации ждать не приходится. И вот ведь зараза, вакс всего один, других не видать, можно попробовать устроить честный бой, но как это сделать, если с трудом шевелишься и перед глазами опасно темнеет, намекая, что достигнут предел выносливости, организму срочно требуется тепло и отдых?
Дальше начались новые странности. Вакс отвернулся от Рогова, присел, ухватил какую-то палку, упер в подножие скалы, прижал коленом, начал остервенело шоркать по ней другой палкой.
Человек с замороженными мозгами соображает не очень хорошо, но Рогов вдруг вспомнил, что однажды, а может и не однажды, уже видел что-то похожее.
Всматриваясь в окружающий мрак, разглядел детали места, куда его затащил волосатый. Какая-то узкая площадка, дальние концы которой теряются во тьме, в шаге от Рогова поднимается вертикальная скала, но невысоко, метрах в двух упирается в нависший над головой козырек. Такое в этих краях не раз попадалось, особенно вдоль протекавших по пересеченной местности рек. Мягкую породу разрушило ветрами и водой, а пласт крепкой, находившийся выше, не поддался, устоял. В таком местечке удобно пережидать непогоду, он неоднократно так отсиживался в многочисленных экспедициях.
Вот и вакс пережидал до тех пор, пока водный поток, бушующий чуть ниже, не принес вкусного человека.
Чем этот дикарь занимается? Набросал под скалу кучу веток, причем не хаотично, с умыслом. Так и есть, пытается деревяшки тереть друг о дружку, это у них такой способ получения огня.
Огонь. Огонь нужен как никогда. Рогов или околеет от холода, валяясь под этой скалой, или странный вакс его сожрет.
И еще неизвестно, что хуже.
Надо как-то выкарабкаться? А как? Ну, учитывая нынешние возможности, для начала можно попытаться наладить контакт с дикарем. Доказавших свою полезность или хотя бы интересность они убивают далеко не всегда.
Ну это если времена не голодные.
Рогов разжал губы, попытался произнести то же слово, что говорил вакс. Язык не слушался, зато зубы пытались помочь — тот самый «клац-клац» прекрасно получался.
Стоп. Клац-клац? Дикарь знаком с зажигалкой? Или с простейшим огнивом? Но вроде последними они не пользуются.
А уж зажигалками тем более.
Наконец, собравшись с силами, сумел выдавить:
— Клац. Клац.
Дикарь обернулся, покосился сумрачно. И Рогов только сейчас понял, что вакс тоже замерз — он сильно вымок, это не бросалось в глаза из-за сумрака.
Продолжая бороться с непослушными губами и языком, выдавил из себя несложную фразу на языке северных ваксов:
— Огонь. Я могу делать огонь. Помоги мне.
Вакс склонился ниже, напряженно уставился в глаза, сильно коверкая спросил:
— Сделаешь огонь ты?
— Да. Огонь. Сделаю. Холодно. Помоги.
А дикарь явно не из тех, от которых мамаши в роддоме отказываются. Смышленый, моментально в тему въехал. Ухватился за ладони Рогова, начал торопливо их растирать, с силой дуть, время от времени повторяя на разные лады что-то про огонь, все так же коверкая слова и фразы, а иногда неся что-то совсем уже непонятное:
