Некоторое время Мария пыталась осмыслить, что ей сейчас сказал Костя, потом произнесла жалобно:
– Я тебя не понимаю. А как же твой завод?
– Он уже не мой. Давно не мой. Формально все принадлежит Люде. Да, вот еще что… Я нищий теперь. У меня больше нет ни дома, ни квартиры в Москве, ни завода. То есть я, наверное, могу с женой судиться, чтобы хоть часть имущества себе отвоевать… Но я не стану это делать. Пусть подавится. Пусть дети узнают, какая у них мать… Ни копейки у нее не попрошу. Всю жизнь на семью пахал, чтобы в конце по роже получить…
– Костик… ты ли это? – с изумлением спросила Мария. – Я тебя совершенно не узнаю…
– А что, без денег я тебе уже не нужен? – вскинул он голову, остановился посреди комнаты.
– Я просто вспомнила все наши с тобой прошлые разговоры. Как ты удивлялся тому, что я ничего не стала требовать у своего брата, не пошла в суд… Ты же меня не понимал совершенно!
– Да, тогда я тебя не понимал! – топнул он ногой. – Я идиотом был. Зато теперь я тебя очень хорошо понимаю… Как никто другой! Да пусть она подавится! – заорал он вдруг возбужденно. – Это я о Людке… Но зато я теперь свободен. Как-то внутренне свободен, знаешь? Я сбросил все свои оковы, и мне сейчас легко, очень легко… И мне не нужен этот завод. Пахал на нем днями и ночами… А эта дурацкая бухгалтерия, чтобы дебет с кредитом сошелся? А налоги, все эти отчисления не пойми куда? А эта беготня по чиновничьим кабинетам, эти идиоты рекламщики… А возня с новыми магазинами? Пусть теперь все это Людка делает!
Мария молчала потрясенно. «Хотя чего я удивляюсь? Костя всегда жаловался, что ему тяжело, что он устал!» – мелькнуло у нее в голове.
– Ты говорила, что семья – это когда двое решают общие проблемы… Помнишь? – Он подошел к Марии, встал перед ней на колени, взял за руку. – Помнишь? – повторил он, с восторгом глядя ей в глаза.
– По… помню.
– Вот мы с тобой и будем решать наши общие проблемы. Снимем квартиру в Москве, устроимся оба на работу. Ты по своей специальности – преподавать будешь, ну, возможно, репетиторством еще дополнительно захочешь заниматься, я же пойду в наемные работники. Все, надоело быть хозяином, за все отвечать… Устроюсь на какую-нибудь фирму, занимающуюся продажей продуктов… У меня же опыт, связи! С руками меня оторвут. Кое-какая заначка у меня есть, у тебя, я слышал, тоже деньги появились… На первое время хватит. А, вот еще что. Участок твой продадим, вот этот… Пусть и небольшая, но прибавка к нашему общему бюджету. Ты ведь не против?
Мария словно остолбенела.
– У меня планов громадье, ты не представляешь… – уже шепотом, но с прежним восторгом продолжал Костя. – Можно даже не переплачивать за съем, а в ипотеку все вложить. На первичный взнос хватит. Купим вторичку, сразу заселимся. Сейчас, говорят, очень выгодно недвижимость приобретать, она сильно подешевела. Лет за пять-десять рассчитаемся. Два еще молодых, здоровых человека, все впереди… Да мы с тобой горы свернем!
Если бы Костя предложил это несколько недель назад, Мария, возможно, и согласилась бы. Или нет? В какой момент она разлюбила Костю? Когда представила его своим мужем? Или не разлюбила? Ведь маловероятно, что ее привязанность к этому человеку исчезла, растаяла в один миг, подобно весеннему снегу? А что, если до сих пор в ее сердце есть любовь к Косте, просто она куда-то задвинута, спрятана на время…
«Что меня смущает? Мне кажется, он пытается решить свои проблемы за мой счет… Я ему нравлюсь – как женщина. Я проверенная, я нормальная, я не злыдня какая… То есть даже если забыть про любовь, то я Косте – приятна. Если он хочет «выплыть», легче сделать это именно со мной. Он может воспользоваться моими, пусть и относительно небольшими, финансами. Уже и участок мой предложил продать… Он продумал, что я должна буду делать – и работать, и подрабатывать репетиторством. Но что в этой продуманности плохого? – тут же возразила она самой себе. – Я что, должна требовать, чтобы все мое осталось при мне, а мой возлюбленный отдал все свое для нашего общего счастья? Он – все, я – ничего? Кем бы я была после таких требований? Махровая эгоистка я после этого, содержанка, продажная женщина. Но. Опять «но». Я же вообще ни с чем останусь, если соглашусь с Костиными условиями. Я буду намертво к нему привязана после всего этого. Нет, нет, я как-то неправильно рассуждаю…»
– Костя…
– Да, дорогая?
– Я не знаю, что тебе сказать. У меня много проблем, я в очень скверном положении сейчас… По-хорошему, мне надо хвататься за любого более-менее обеспеченного мужчину и вылезать из этой ямы. Или вот, как предложил Федор, ехать с ним в Америку. Там мне точно не придется копать камни из земли и думать о том, что раздобыть на завтрак. Но… Я очень запуталась! Я не хочу выживать. А хочу жить. Но жизнь – это не только когда сухо, сытно и тепло. Тогда получается, что самые счастливые существа, живущие полной жизнью, – это хомяки в вольере. Или домашние кошки. Что же еще надо для счастья именно человеку? Быть нужным, полезным для общества… Фу, как пафосно звучит, – поморщилась она. – Ну ладно, скажу проще: одно из составляющих счастья – это возможность реализоваться, мне кажется. То есть как-то надо суметь применить свои способности. И по всему выходит, что я нужна тут, а не в Америке. Да, меня сократили и выплатили мне выходное пособие, но все равно я нужна тут, в России, а не там! Что еще? Любовь… – она схватилась за голову. – Как я могла забыть о самом главном… Я хочу любить, а не приспосабливаться!
– Тогда тебе нужен я. Именно я, – с горящими глазами воскликнул Костя. – Мы вместе, ты и я, сами построим свое счастье! Здесь! В смысле, в Москве… Своими руками!
* * *
Люда довольно долго сидела на том пустыре, за вокзальной площадью, и вздыхала; то принималась плакать, то успокаивалась. Она то проклинала мужа, то начинала обвинять в произошедшем себя…
Чем дальше, тем сильнее ее пугало будущее. Пугало то, что придется все менять в этой жизни, заново перестраивать отношения с окружающими. Маму надо будет еще долго успокаивать после ее, Людиного, развода с Костей, с детьми, как ни крутись, тоже придется объясняться… Они уже взрослые, они потребуют, чтобы им ответили на все их вопросы.
И что им сказать? Отделаться одной фразой – «ваш папа мне изменил, и потому мы с ним разводимся»? Как же, отделаешься… Они, все такие современные, «продвинутые» – непременно начнут судить-рядить, разбираться в сложившейся ситуации. Они уже сейчас выказывают недовольство тем, что мама слишком командует папой, а что потом? Да так и скажут – да ты мам, просто загнобила отца! Припомнят то, что отец работает, а она нет, что часто уходит куда-то, перебрасывая домашние дела на бабушку с теткой… Помнится, Нина как-то уже высказывалась по этому поводу, когда в первых классах учила басню «Стрекоза и муравей». Папу она назвала муравьем, маму – стрекозой. Не со зла, конечно, дочь провела такое сравнение, но в каждой шутке есть доля правды…
Дети, все трое, расценят развод родителей именно так. Мать с жиру бесится, отец пашет. Ну, позволил себе сходить налево… Они же не помнят, а младшие – вовсе и не знают, как их мама мучилась от токсикоза во время беременности, рожала, выхаживала их всех, когда они бесконечно болели… Самый тяжелый период Людиного родительства ее дети не помнят.
