– Какой бессмысленный, глупый разговор у нас получился… – нервно зевнул Глеб. – Я почти не сплю, у меня голова кругом. А ты меня просто решила добить.
– У меня ситуация не лучше. Я беременна, – сказала Зоя, по-прежнему не поднимая глаз.
Пауза. «Почему он никак не реагирует?» – Девушка наконец взглянула на Глеба. Тот сидел неподвижно, вцепившись пальцами в краешек стола, причем столь крепко, что косточки у пальцев побелели…
– Что, прости? – невнятно переспросил он.
– Я жду ребенка. Не хотела тебе это говорить именно сейчас… Но иначе, наверное, нельзя.
– И… что дальше? – Глеб опять принялся судорожно вертеться в кресле – вправо-влево, вправо-влево. – Нет, все равно не понимаю. Ты беременна?! Мы же предохранялись… Это невозможно. Или?.. Нет, решительно ничего не понимаю. Зачем ты беременна? А как же твой новый театр?
– Не знаю пока. У меня в голове ни одной мысли. Я сама не понимаю, как у нас с тобой так получилось… Я в шоке, честно. Я ничего не хочу, мне плохо, мне страшно, – стараясь выглядеть и говорить спокойно, призналась Зоя, но голос тем не менее у нее задрожал. Потом она добавила зачем-то: – Это твой ребенок.
– Да верю я, что это мой ребенок… Но я о нем просил разве? Мы же договаривались – никаких детей! Да, а ты понимаешь, что мужчина должен попросить о ребенке?
– Да. Я с тобой согласна. Но я сама не понимаю, как я могла оказаться в столь пошлой ситуации…
– И что ты хочешь?
– Не знаю.
– Но твой театр…
– Если там узнают о моей беременности, то вряд ли со мной подпишут контракт. Если же я их всех обману и со мной, беременной, этот контракт подпишут, то вряд ли я сохраню с руководством театра хорошие отношения. Патовая ситуация, – вздохнула Зоя.
– Ты хочешь этого ребенка? Он для тебя важнее, чем дело всей твоей жизни?
– Я не хочу ребенка. Я чайлдфри, наверное.
– Кто? А, да, слышал такое слово… – Глеб перестал вертеться в кресле, откинулся на спинку, словно в изнеможении. – Если честно, я сам этот, как ты выразилась… чайлдфри. Я рос в большой семье, трое старших братьев… У моего друга, одноклассника, помню, в семье было десять детей, видел его страдания. Словом, это все неприятно. У меня нет никакого трепета перед деторождением. Даже и одного ребенка не хотел бы. Честно. Я думал, что в этом вопросе мы с тобой сходимся.
– Мы до сих пор в нем сходимся, – с тоской заметила Зоя. – Как мне хотеть этого ребенка, как потом любить, если он уничтожит мою карьеру, мою жизнь…
– Ну так не рожай его, в чем проблема? – тоже с тоской воскликнул Глеб. – Как я понимаю, это совершенно простая, безболезненная операция и, при уровне нынешней медицины, практически не несущая последствий для женского организма…
– Да. Тем более мы в Москве, где полно хороших клиник и замечательных врачей, не где-то там в тьмутаракани, где один фельдшер на всю больницу… – кивнула Зоя.
– Точно. И ты бы могла мне вовсе не говорить об этом и решить этот вопрос сама! Послушай, ну противно же… Я мужчина, а ты меня об этом заставляешь думать.
– А что мне, молчать теперь? Мы оба виноваты в сложившейся ситуации, – неожиданно разозлилась Зоя. – Оба! И ответственность теперь тоже лежит на нас обоих. Это какой-то феодализм, дикость, когда все проблемы, как ты выразился, деторождения перекладываются на одну только женщину.
– Но ты же не собираешься рожать?
– Н-нет.
– Зачем же ты меня тогда мучаешь сейчас? Да еще в столь трудный момент, когда я весь на нервах…
– Я не могла тебе не сказать. Поскольку считаю, что ответственность за произошедшее несем мы оба, – рассудительно повторила Зоя. – А вдруг ты бы… это же и твой ребенок тоже, ты имеешь полное право высказать свое мнение… а вдруг ты бы захотел стать отцом?
– Я?! Да я не знаю, как дела у меня дальше пойдут, может, я банкротом скоро стану… Нищету плодить? Нет, спасибо, нищеты я в детстве нахлебался… Я не хочу становиться отцом, не хочу! И потом. Ты же такая упертая, непробиваемая. Когда это ты меня слушала? Когда ты моим мнением интересовалась? Ты же не женщина, ты танк. Ты прешь куда тебе надо, даже не глядя, по телам… Ты не хочешь идти мне навстречу, мне, тому, который помог тебе попасть в «Российский балет», унижался перед этим циником Мальтизеном… Ты даже не хочешь танцевать на открытии галереи… – Глеб не договорил, спрятал свое лицо в ладонях.
– Послушай, я тебе очень благодарна за твой разговор с Мальтизеном, но это же не значит, что теперь из меня веревки можно вить!
– Не значит, нет. Но это значит, что ты неблагодарная. Что ты способна об меня ноги вытереть. Что ты, в конце концов, не та хрупкая и нежная сильфида, которой мне казалась с самого начала… Я тебя просил, я тебя умолял выступить у меня в галерее на открытии, и еще летом, когда ты все равно свободна…
Зоя поднялась и молча пошла к дверям. Но Глеб не остановил ее.
Да девушка и не ждала, что тот побежит следом. В сущности, Глеб был во многом прав. И она тоже. Они просто не могли договориться между собой. Чужие, бесконечно чужие люди, не готовые ни в чем друг другу уступить. Как Зое могло казаться раньше, что Глеб идеальная для нее пара?
* * *
Зоя ушла. Причем ушла демонстративно, когда еще он, Глеб, не успел закончить фразы. Балерина просто поднялась посреди разговора и с каменным, неподвижным лицом направилась к дверям.
На ней сегодня было надето легкое платье, узкое, темно-серого цвета, а сверху – опять типа шарфа что-то, из ткани, напоминающей мятую холстину. Ее любимого черного цвета. Вообще, все Зоины наряды были похожи, в них она напоминала Глебу ангела со сложенными сзади крыльями. Вот и сейчас этот, очередной черный шарф двумя широкими полосами висел вдоль ее спины.
Только на этот раз это были не крылья ангела, а крылья летучей мыши. Маленького, дикого, жилистого создания с хищной мордочкой.
Эта ассоциация с летучей мышью неприятно поразила Глеба. Как он раньше не замечал, насколько Зоя неприятна внешне? Все то, чем он любовался, обернулось почти уродством, физической непривлекательностью.
Мужчина разлюбил Зою быстро, за несколько мгновений, пока та шла от кресла к дверям. Раз – и испарились нежность к ней, восхищение ее необычностью.
Зоя, оказывается, тоже из миллиона тех скучных женщин, которые бродят вокруг, не вызывая ни желания, ни мужского интереса к себе.
Ну что ж, вполне закономерное разочарование. Он был готов ради этой девушки на все, предлагал ей подработку, устроил в знаменитый театр, она же просто встала и ушла.
Про ее беременность Глеб вообще ничего не понял. Зачем Зоя рассказала ему об этом? Ведь сама не собиралась рожать? А, наверное, чтобы лишний раз сделать ему больно, заставить почувствовать свою вину – дескать, ты, Глеб, виноват в моем неудобном положении. Или Зоя надеялась на то, что Глеб обрадуется этой новости?
