— Но… как же так? Несколько месяцев назад показывали документальный фильм про нейротрансплантацию. Там сказали, что людей пока не оперируют.
— Это по официальной версии, — заметил доктор Холкомб. — Ни один из наших пациентов не пожелал обнародовать результаты операции. Хотя, как ни странно…
— Ни один из пациентов? То есть вы хотите сказать, что провели не одну операцию?
— Естественно, — кивнул доктор Холкомб. — Процедура отработана. Мы уже несколько лет практикуем такие операции. Хотя это чрезвычайно дорого, и поэтому мало кто может себе это позволить. Что касается твоего случая, то с травмами такой тяжести не выживают в принципе. Однако по чистой случайности жизнеспособное донорское тело оказалось в нашем распоряжении в то же время, когда у тебя остановилось сердце.
— Жизнеспособное донорское тело? — повторила я. Слова не шли с языка. — Вы о Никки Ховард? Как же так можно? Это ведь человек, в конце концов.
— Доктор Холкомб все понимает, Эм, — вставила мама.
Мы с родителями сидели на кожаных стульях напротив стола доктора Холкомба. Неподалеку от нас на диванчике устроились мистер Филлипс — юрист из «Старк энтерпрайзиз» — и доктор Хиггинс.
— А какое отношение имеет к моей операции «Старк энтерпрайзиз»? — спросила я.
На что мистер Филлипс ответил:
— Вы находитесь под опекой Института неврологии и нейрохирургии Старка — одного из подразделений больницы «Манхэттен дженерал». «Старк энтерпрайзиз» — основной учредитель института, единственное в мире медицинское учреждение, где проводится нейротрансгтлантация. Естественно, «Старк энтерпрайзиз» не афиширует существование института или свою с ним связь по некоторым, так сказать, этическим причинам.
— То есть для того, чтобы достать тело для пересадки, — догадалась я, — достаточно объявить, что в этом организме погиб мозг. И тогда — пожалуйста! — донорский материал готов.
— Ну, как-то так. Правда, в сильно упрощенном виде, — подтвердил мистер Филлипс.
— Эмерсон, — вступила доктор Хиггинс, — дело в том, что Никки Ховард страдала редкой формой врожденного порока мозга, о котором никто не подозревал. Жить с аневризмой — все равно что на пороховой бочке — может рвануть в любой момент. Так вышло, что у Никки произошло кровоизлияние в мозг практически в то же время, когда на тебя упал экран. В связи с растущими беспорядками администрация гипермаркета «Старк» распорядилась, чтобы в день открытия, помимо бригады «скорой помощи», дежурили еще и реаниматологи. Именно поэтому вы с Никки сразу же попали в руки квалифицированных врачей, которые сумели доставить вас до больницы живыми. Однако в больнице выяснилось, что шансов на выживание у вас не было. По крайней мере, по отдельности.
У папы заблестели глаза. Я никогда не видела, чтобы он плакал (разве что во время просмотра «Отчаянного ремонта» по ТВ).
— Когда мы приехали, ты была жива только благодаря специальной аппаратуре. Мы фактически уже прощались с тобой.
— А потом появился доктор Холкомб, — продолжила мама, у которой тоже стояли слезы в глазах. — Осмотрев тебя, он сказал, что, в принципе, можно попробовать тебя спасти. Хотя риск огромный. И возможно, будут осложнения.
— Например, проснуться в чужом теле? Такое осложнение ты имела в виду?
— Да, ты теперь совсем другой человек, Эм. Но только снаружи. Изнутри ты осталась та же самая. Вот поэтому доктор Холкомб и его коллеги не советовали нам сразу же посвящать тебя в подробности лечения. И так слишком много всего произошло. Нужно время, чтобы ты привыкла к своему новому состоянию.
Неужели это происходит со мной?
— Послушайте, — проговорила я, стараясь не разреветься. Как могли мои родители пойти на такое? Почему они согласились на операцию? — Это неправильно. Вы не имеете права так поступать. Извращение какое-то!
— А теперь, дорогая моя, послушай-ка меня, — раздраженно сказал доктор Холкомб. — О каком извращении ты говоришь, позволь узнать? Тысячам людей ежегодно ставят официальный диагноз — смерть мозга. А у тысячи других оказываются нежизнеспособные тела. Что плохого в том, чтобы дать человеку единственный шанс выжить? Кроме того, — добавил он уже более спокойно, — тебе вообще, по-моему, грех жаловаться. Я превратил тебя из смертельно раненной девочки в супермодель! Да многие девчонки просто душу бы отдали (причем буквально!), чтобы оказаться на твоем месте!
Конечно, во время операции доктор Холкомб своими руками вытащил мои мозги из тела Эмерсон Уоттс и аккуратно поместил их в тело Никки Ховард, пришив каждый нерв, но он меня совершенно не знал.
— Как же вы оперировали без моего согласия? — обвинила его я.
— За вас подписались родители, — сообщил мистер Филлипс.
Я укоризненно посмотрела на маму. Мы обе плакали.
— Иначе мы бы тебя потеряли, детка. Ты выжила только благодаря помощи мистера Холкомба и его коллег.
Я молча смотрела на маму. Может, сердце у меня теперь и чужое, но саднило оно, точно как мое собственное.
— Все понятно, — подытожила я, стараясь говорить по-взрослому, хотя писклявый голосок Никки сводил мои усилия на нет. — Неясно одно: как в «Старк энтерпрайзиз» планируют сохранить операцию в секрете, если в понедельник в школу придет Никки Ховард и будет при этом называть себя Эмерсон Уоттс?
Мистер Филлипс прокашлялся.
— Этого не произойдет, — спокойно произнес он.
— Но… — Я переводила взгляд с него на моих родителей, сидевших с совершенно побитым видом. Что-то было не так. — Обязательно произойдет. Не могу же я не ходить в школу.
— Эмерсон Уоттс больше никогда не пойдет в школу, потому что ее больше не существует, — отрезал мистер Филлипс.
— Как это я не существую? Я сижу перед вами.
— Эм, послушай… — мягко начал папа.
Я заметила что-то неуловимое в его лице. Мне пока не удалось определить, что именно, но это не предвещало ничего хорошего. И мама тоже смотрела на меня как-то странно, со смесью панического страха и мольбы. Они оба посмотрели на мистера Филлипса, а затем на меня. Минуточку, а при чем тут мистер Филлипс?
— Все не так просто, — продолжил папа. — После того как доктор Холкомб описал нам суть операции, встал вопрос о некоторых, так сказать, условиях. Нам пришлось согласиться. Только после этого тебя стали готовить к операции.
Я переводила взгляд с папы на маму и обратно.
— Что за условия? — спросила я, не имея ни малейшего понятия, о чем может идти речь.
Мистер Филлипс вытащил стопку бумаг из кейса и, отделив внушительную часть документов, вручил их мне. Я держала в руках сорок или пятьдесят страниц печатного текста, каждая из которых была аккуратно подшита и заверена нотариусом. Внизу на каждом листе стояли подписи моих родителей.
— Так вот, — объявил мистер Филлипс, просматривая свой экземпляр договора, — ваши родители выразили письменное согласие, что в случае успешно проведенной операции к вам переходят все контракты и права Никки Ховард.
