Не прошло и часу, как снова послышался топот. И я вновь увидел того же лося. Он повторил свой маневр и растворился. Звенящее облако ринулось снова в атаку. Я засмеялся и предпочел отступить в палатку.
А сейчас, на лосиной свадьбе, мне ненароком вспоминается роман Эрленда Лу, норвежского писателя, в завязке которого горожанин, поселившийся в лесу, убивает топором лося. Я знал, что этот норвежец любитель гротеска, ему приятно поводить за нос читателя. Но реалист, крепко сидящий во мне, такому развитию событий воспротивился, как осел, уперся – и дальше ни шагу. И никакие соображения насчет условности, игры и так далее не помогли. Даже если герой с топором и загонит лося, ну, в глубокий снег с настом, который держит лыжника, но не зверя, если это и произойдет, то родным и близким охотника можно выразить соболезнование.
Ладно бы этот герой проснулся, например, без носа или в виде жука, а то ведь вон какой фортель выкинул – убил лося топором. Нелепо и тоскливо.
Вхожу в березняк. Через некоторое время среди березовых пестрых стволов появляется и голова лося. Он высматривает соперника. Озираюсь в поисках подходящего дерева. И вижу рядом согнувшуюся аркой березу. Влезаю на нее, держась за ветви соседних деревьев, снимаю защитный мешочек с камеры. Теперь я готов к встрече. Это будут сногсшибательные кадры – атака обезумевшего зверя на новоявленного папарацци.
Смелее, ваше сиятельство!
Но смею вас заверить, что не держал в уме ничего предосудительного. Поначалу даже и не понял, что у вас свадьба. Разве празднуют так тихо? Вы же не рыба, сударь. Или простудились? Нет, нет, благодарю, я останусь лучше на этой арке. Сам не знаю, каким ветром меня занесло на нее. Собственно говоря, я и не папарацци. А любитель Ее Величества. Фотограф-любитель Ее Величества. В некотором роде охотник и рыбак, но лучшие трофеи здесь – лучи и линии. В общем, я такой же подданный, как и вы. Что нам делить? Нечего и тем более некого.
Лось еще некоторое время выглядывает из-за березовых стволов, к нему приближается лосиха, и они бесшумно исчезают.
– Ту-ту-туру-ту-ту-ту-туту, – проигрываю я марш Мендельсона и с сожалением спускаюсь.
Не то чтобы мне очень понравилось на арке, просто я опасаюсь, что так и не сделал ни одной хорошей фотографии молодоженов. Какой же я свадебный фотограф? Правда, и жених с невестой попались своенравные.
…Что ж! Вот и первый опыт свадебной съемки. Как говорится, с почином.
Выйдя из березняка, направляюсь к горе.
После всего случившегося двадцать лет назад к горе у меня особое отношение. Плавание высветило гору. Вокруг нее обозначились границы. Установление границ важное действо. Попытка излечения недуга, о котором толковал Бердяев, – ушибленности простором. Границы концентрируют энергию места, дают ощущение защищенности, хотя и призрачной. Бесконечное слишком волнует человека. Для душевного покоя и необходимо ограниченное.
Устанавливая границы местности семьдесят три, я проводил и невидимые границы в себе. Идея слияния с миром, Вселенной не казалась уже такой прекрасной. Это не по силам человеку, по крайней мере, обычному. Человек навсегда ушел из дикого мира и возвращаться туда он может лишь ценой ощутимых потерь. Очевидная истина! Но ею надо было изрезать ноги, запылить волосы. Истин много, но все они мертвы, пока больно не вопьются в кожу или не коснутся сердца.
К слову, почему же местность семьдесят три? Наверное, землемеры уже побывали и в других местах с тех пор, когда был оформлен этот древний каталог счастливых земель. Туда могли бы включить и румынский берег, например, где сочинял свои скорбные элегии Овидий, но, правда, городов в древнем реестре не значилось.
В реестре девятнадцатого века, без всякого сомнения, числятся «Уолден». «Энкантадас, или Очарованные острова» Германа Мелвилла.
У нас – Степановка, имение в Орловской губернии, где хозяйствовал Фет.
Ясная Поляна.
Флёново.
В двадцатом веке – Национальный Парк Северных Каскадов, Пик Опустошения или Отчаяния, где шестьдесят три дня жил лесопожарный наблюдатель Джек Керуак.
Ястребиная Башня в Калифорнии, на океанском побережье, построенная из валунов поэтом Робинсоном Джефферсом.
Песчаное графство лесничего Олдо Леопольда.
Мещора.
Дом для бродяг, выстроенный Олегом Куваевым на севере.
Это лишь первые пришедшие на ум земли. На самом деле их больше. И у каждого инспектора земельного комитета свой перечень. И мне кажется, что чем больше будет землемеров, тем лучше, умнее и чище станет вся эта местность. Может быть, даже отыщется какой-то энтузиаст, который создаст тотальный реестр счастливых земель и опубликует географическую поэму в духе Уолта Уитмена. Ну, или хотя бы ограничится краткими прозаическими описаниями. Да еще снабдит их фотографиями?
Ох, это уже сомнительное предприятие. Я еще не встретил ни одной фотографии с Галапагосских островов, которую можно было бы вживить в ткань свежих и div-ных очерков Мелвилла. Иллюстрации – да, и очень хорошие, попадались, во всю страницу, цветные; в книге альбомного формата, которую я однажды нашел в библиотеке, были одни очерки «Энкантадас, или Очарованные острова». Зачарованный дух этих островов Мелвилла живописно только и можно передать, но и то весьма приблизительно.
Не знаю, что вышло, если бы Мелвилл взял в руки фотографический аппарат.
Помню открытие, сделанное в одной книге, полюбившейся в школьные годы. Можно сказать, мы были фанатами этой книги, называлась она «Я живу в Заонежской тайге», написал ее бывший инженер-ракетчик Анатолий Онегов, оставивший прибыльную работу в оборонном ведомстве в Москве, чтобы удить рыбу, охотничать в архангельской тайге, в Каргополье. Впервые эту книгу я взял в юношеской библиотеке, потом передал ее другу. И дальше мы время от времени брали ее и перечитывали, смакуя подробности. И вот, какое-то время спустя, я снова взял заонежскую книгу, принялся неторопливо читать и вдруг через несколько дней обнаружил в середине черно-белые фотографии.
Ну, с чем это сравнить? Как будто в лесном походе неожиданно оказываешься перед озерами, о которых никто ничего не слышал. А вот они: с облаками, рыбами, кувшинками, островками и волнами.
Фотографий было немного, едва ли больше пяти. Это были черно-белые снимки. На одном огонь в железной таежной печке, на другом – лодка; кажется, еще и окуни среди тростников, лошади на окраине деревни.
Как мы пропустили фотографии? Это было невозможно. Я поведал о находке другу, он не поверил. «На смотри», – сказал я и сунул ему книгу. И с удовольствием наблюдал за его физиономией. Вообще лицо человека, склонившегося над книгой, всегда интересно, человек читающий символичен. Книга – это лучшее, что появилось здесь, на земле. Хотя мастер зеркальщик, наверное, скажет, что – зеркало. А воздухоплаватель укажет на свой шар. И скрипач просто начнет выводить смычком летящий мотив Вивальди.
