– Черт, чуть шею мне не свернул! – крикнул он.
– Почему вы не послушались?
– Я не на службе! А вы не генерал! И даже не унтер!
Фотограф выругался.
– А вот теперь, – ответил шофер, мотнув назад головой, – идите хоть к черту на кулички!
Фотограф сжимал кулаки. Глаза его были свинцовыми. Волосы растрепались. Он решительно взглянул на меня:
– Вы со мной?
– Один раз я вырвался из их лап, – сказал я. – Думаю, во второй раз меня пристрелят.
Фотограф пристукнул кулаком по своему сундучку:
– Кто вы?
– Инспектор земельного комитета.
– Землемер?
– В некотором роде.
Фотограф бегло осмотрел мой наряд. В общем, моя одежда была похожа на полевую форму. Хотя наверняка казалась странной.
– Они пытались вас убить?
– Да, – ответил я, вспомнив бешеные глаза рыжего. – Меня приняли за японского шпиона.
– Мерзавцы! Они за все ответят сполна.
– А для этого и надобно рулить в город, – сердито заметил шофер.
– Но там люди в опасности, – возразил фотограф. – Мы должны что-то предпринять.
– Весь народ в таком положении, вся страна, – проворчал шофер. – Не митингуйте, Вольдемар. Хватит валять дурака.
– Действительно! – бросил фотограф и сошел на землю.
Мы обернулись и смотрели, как он уходит вверх по дороге.
– Курите? – предложил шофер, вынимая коробку папирос.
Я отказался. Шофер чиркнул спичкой. Запахло горьковато-сладким дымком. Мне было неуютно здесь. Но, в отличие от фотографа, мои шансы были невелики. Если меня и не грохнут сразу, то свяжут и будут держать до приезда полицейских или казаков. Как улику. Хотя я не имею никакого отношения к князю. И что я смогу ответить? Пожалуй, действительно упекут как шпиона. В лучшем случае. А то ведь и сразу могут расстрелять.
«Еще идет война?» – чуть было не спросил у шофера, но вовремя спохватился. Конечно идет.
Но и судьба владельцев усадьбы меня тоже волновала.
В общем, я жалел, что сразу не пошел с фотографом. И что вообще оказался здесь и сейчас!
– Это у него кровь заговорила, – сказал шофер.
– В каком смысле?
Шофер сделал пренебрежительный жест:
– Дворянчик. – Он затянулся и выпустил дым сквозь зубы, пшеничные усы. – Например, я простого происхождения и звания. Мой отец железнодорожный мастер. Мать работает на фабрике. А уже дед с бабой – деревенские, совсем черные людишки. И я их могу понять. А он – нет. Белая кость, синяя кровь. – Шофер ухмыльнулся и покосился на меня.
Упреждая его расспросы о моем происхождении, я спросил о князе.
– Любасов-то? Ну, положим, князь, богатенький. В городе у них дом. Пристань на Днепре и пароходик. Я его возил по городу, из Дворянского собрания к губернатору, с вокзала в театр. Они дружны с моим хозяином. Хозяин меня и загнал в эту историю!
– Не боишься, что он будет недоволен? – спросил я, тоже переходя на «ты».
Серж смахнул табачинку с уса:
– Не до жиру, как говорится! Лучше быть уволенным со службы, чем вообще. Хотя автомобиль я люблю. А их в нашем городе по пальцам пересчитать можно. И гнать меня в эту глушь?.. Но Герман, хозяин мой, Герман Александрович, решил с шиком доставить фотографа. Да и заодно забрать потом ихнего племянника Коленьку, гимназиста. Это еще лето было засушливое и осень сухая. А так бы мы на съезде с шоссе где-нибудь и застряли. Ишь, захотелось князю фотографических картин имения!.. Вот тебе и картина. Но как бы они и сюда не нагрянули. Нет ли где отворота? Чтобы не торчать тут на дороге. Проедем вперед.
– Лучше остаться здесь, – возразил я.
– Я отвечаю за авто головой, – откликнулся Серж, заводя мотор.
Медленно мы поехали по дороге и вскоре действительно нашли отворот. Земля здесь была сухая, песчаная. Всюду росли невысокие сосны. Среди сосен мы и остановились. Я сказал, что фотограф может нас и не найти, вернувшись. Серж ответил, что неизвестно еще, вернется ли он вообще. Народ обозлен. С войной пришел голод. И так-то крестьяне на этой глине скорее выживали, чем жили. А с войной пашня запустела: некому стало пахать, боронить. Мужиков угнали на фронт. Лошадей тоже. И еще живность пошерстили: свиней, овец, коров. Надо же в окопах и что-то жрать.
– Ты думаешь, меня от армии хозяин спас? – вдруг спросил Серж.
– Нет, – ответил я, хотя именно так и подумал.
– У меня язва, – сказал Серж и ткнул себя пальцем в живот.
– Тогда надо прекращать курить, – заметил я.
– Доктор Михайлов говорит то же, – бросил Серж и снова вынул папиросу, постучал бумажным мундштуком о коробку, вытрясая табачинки, сплющил его, сунул в рот и прикурил.
Треск спички как-то странно на меня подействовал. Он мне показался каким-то чудовищным, прорывающим тонкую ткань бытия. Еще секунда – и я вывалюсь куда-то… в Восточный Туркестан!
Но ничего такого не произошло. Небо оставалось сумрачным, сизым. Зеленели сосенки. Я не мог спокойно сидеть здесь и чего-то ждать. Надо было действовать.
Я сказал, что, пожалуй, пройду по дороге навстречу фотографу.
Серж махнул рукой:
– Вуаля! Валяй.
Пока я шел по дороге, начался дождь. Я подумал о вещах в красной роще, о заварке из Фуцзяни, сухарях и конфетах, консервах. Собственно говоря, почему я должен во всем этом участвовать? Если это не мое время? Почему я должен мокнуть под сирым осенним дождиком в этих лозинах?
Ну, дождик идет в любые времена. И веет ветер. Плывут облака. Для них нет границ во времени-пространстве. Еще для звезд и снега, для реки и солнца. Природа вне истории, наверное, в этом-то ее притягательная сила. Лес как убежище от человеческого, слишком человеческого. «Тропинка / Давно зарастает травою: / Не жду, / Чтоб копыта коней простучали». Это не Тао Юаньмин, а другой пиит, Ду Фу. Стихотворение называется «Боясь людей».
А здесь и сейчас они особенно опасны.
Чем ближе была деревня, тем настойчивее билась мысль о том, чтобы пройти дальше, в красную рощу. Я хотел бы продолжить свои мирные изыскания…
Так я и поступил.
Книга
Заночевал я в старом мшистом лесу. Костер не разводил. Не из-за того, что босоногий мужик прихватил коробок со спичками, у меня в рюкзаке были запасные. А из соображений безопасности.
Перед сном глядел в небо. Звезды лишь подмигивали мне.
Утром было очень тихо. Сбоку нависали тени.
Что же делать? Без горячего чая встречать этот день?
Наломав еловых сухих веточек, я разжег костер. Во фляжках еще оставалась вода из той родниковой чаши под липами. Я выбирал совсем сухие палки, чтобы костер поменьше дымил.
