От страха сердце бешено застучало, а душа испуганно сжалась. Он сел на корточки, осматриваясь по сторонам, видя готовых к бою военных и напуганных, как и он сам, журналистов.
Караульный солдат крикнул:
– Опозеры в атаку пошли!!!
– К бою! – эхом отозвался молодой лейтенант и приказным тоном обратился к Савельеву: – Так, корреспонденты, давай отсюда вниз, в подвал, нехрен вам тут делать!
Дважды повторять не пришлось. Андрей Николаевич и его люди, оглушённые грохотом стрельбы, поспешили вниз по лестнице.
На первом этаже их встретил ещё один лейтенант.
– Все целы?! – крикнул он. – Я за вами! Приказано вывести!
Они выскочили на улицу, где кипел бой. Солдаты, укрываясь в развалинах, вели яростную стрельбу. По ним тоже вели огонь. Пули свистели совсем рядом, зло вгрызались в кучи осыпавшихся кирпичных стен, в бетонные преграды, выбивая фонтанчики пыли.
Пригибаясь, журналисты суматошно бежали за лейтенантом.
На них вдруг выскочил солдат с вытаращенными глазами.
– Обошли с флангов!!! Ночью ещё!!! Вырезали посты!!! – кричал он отчаянно.
Офицер врезал ему кулаком по лицу. И проорал зло:
– Заткнулся!!! Встал!!! Взял автомат!!! К бою!!!
На солдата это подействовало лучше всяких уговоров и увещеваний. Теперь перед офицером стоял собранный, готовый к драке боец.
Лейтенант посмотрел на Савельева и остальных и спросил хмуро:
– Всё слышали?
Андрей Николаевич кивнул. Журналисты тоже утвердительно закивали.
– Ну, раз слышали, подбирайте оружие, боеприпасы у убитых берите, и к бою. Выйти уже не получится. Если не отобьёмся, ляжем здесь все. Надо отбиваться, другого варианта нет.
«Вот и получил, на что напрашивался, – тревожно подумал Савельев. – А чего ты хотел? Бесконечно играть с судьбой в кошки-мышки? Это должно было случиться рано или поздно. Она такого нахальства не прощает…»
Савельев быстро нашёл автомат – убитые лежали повсюду. С патронами недостатка тоже не было.
Неожиданно, всего в паре шагов от него оглушительно грохнул взрыв мины.
Андрей Николаевич почувствовал, будто в него сразу вонзились тысячи раскалённых гвоздей. Одновременно он ощутил, как неведомая сила швырнула его в сторону. На миг всё перестало существовать, а потом накатила настоящая боль. Так больно ему не было никогда в жизни. Он даже не предполагал, что боль может быть настолько сильной и нестерпимой.
Орал он дико. Никто не спешил к нему на помощь. Боль вдруг куда-то отступила, сознание прояснилось, и Андрей Николаевич подумал отрешённо:
«Как же так? Ведь я никого не убил… За что меня-то? Так не должно быть… Почему? Я должен вернуться… у меня дом… семья в Швейцарии… дети… мама… я не хочу умирать… это несправедливо…»
Сознание накрыла тьма, звуки пропали.
Савельев осознал себя стоящим чуть в стороне от собственного тела, удивляясь, почему оно окровавленное и растерзанное лежит в нелепой неудобной позе там, когда он – здоровый и невредимый, стоит тут. Он увидел беззвучную картину боя, стреляющих солдат, разрывы мин, уже не причиняющих ему никакого вреда…
Всё это стало каким-то далёким и даже чуждым, не имеющим никакого значения.
Андрей Николаевич почувствовал, что с невероятной скоростью летит навстречу яркому свету…
* * *
С наступившей темнотой Фёдор Трошин в составе своей роты готовился к фланговому обходу позиций федеров.
Закончившийся день был трудным, как и все прошедшие в сражении за больничный комплекс.
Хотелось послать всё к такой-то матери, напиться до одури, чтобы не думать ни о чём, даже о жене и дочери, – только мысли о них наполняли опустевшую и уставшую душу смыслом, – и завалиться спать. Потом проснуться и снова напиться. Пить до тех пор, пока эта проклятая война не перестанет мучить сердце, пока в душе не наступит мир…
Рота ждала, когда разведчики снимут часовых федеров. После чего мотострелкам предстояло незаметно обойти вражеские позиции, и с двух сторон рано утром, когда сон наиболее крепок, ударить единой мощью – в операции, по слухам, всегда берущимся непонятно откуда, участвовала едва ли не вся бригада.
Тогда больничный комплекс останется за оппозицией, а понёсших значительные потери федеров удастся знатно потрепать и отбросить ещё дальше. Это всё, что Фёдор знал по неясным слухам. В детали операции его никто, разумеется, не посвящал.
Трошин вместе с остальными солдатами, ожидая команды к движению, сидел в развалинах и курил, привычно прикрывая огонёк ладонью. Ожидание затягивалось, душевное напряжение усиливалось, отчего подрагивали пальцы на руках и огонёк сигареты. Но Фёдор не стеснялся этого. Трусость и разумный, контролируемый страх – состояния разные. Сейчас он не трусил, но боялся, как и всегда перед боем. Любой нормальный человек боится смерти. Но одни позорно трусят, а другие способны контролировать свой страх.
Когда начнётся, бояться уже некогда, но страх никуда не уйдёт, он забьётся в самый уголок души, и всякий раз будет заставлять её вздрагивать при неожиданной опасности.
Это Фёдор знал точно.
Наконец, движение началось. Мотострелки перемещались, по привычке пригнувшись, перебежками. Их бесшумные силуэты почти не были видны в развалинах. От здания к зданию, используя любые укрытия, они шли за чужими жизнями…
Рота заняла позиции, отведённые ей по плану операции. Оставалось ждать команды к атаке. Это случилось на рассвете. Ротный, получив приказ, скомандовал:
– Пошли, мужики! Крушить всех, чтоб ни одна падла не ушла!
Уже не скрываясь, все молча ринулись вперёд. И тут же отовсюду загрохотали выстрелы…
Замкнуть кольцо окружения целого микрорайона удалось за пару часов, несмотря на отчаянное сопротивление федеров. Иногда всё же случались небольшие задержки. Но в целом операция шла по разработанному плану. Федералы несли серьёзные потери и уже становилось ясно: к вечеру их сопротивление будет окончательно сломлено.
Фёдор с тремя мужиками из своей роты пробирался вдоль полуразрушенной, с зияющими проёмами окон пятиэтажки. Они дошли уже до её угла, за которым увидели танк Т-80. Он стоял во дворе, образованным четырьмя пятиэтажками, за одной из которых прятались Фёдор и его товарищи.
Возле танка находились четверо мотострелков. Они тревожно вслушивались в доносящуюся яростную пальбу, но оставались на месте, поскольку вероятно не получили никакого приказа.
Трошин и его товарищи одновременно открыли автоматный огонь, как косой выкашивая пехоту противника. Пули выбивали из одежды врагов пыль, другие пули вонзались в танк, рикошетили от него. Всё было закончено в несколько секунд.
Фёдор дёрнул из-за спины гранатомёт «Муха», сноровисто приготовил его к стрельбе, устроил на правом плече. По горизонтальным штрихам на прозрачной мушке определил расстояние до танка, составлявшее метров сто, повернул предохранительную стойку вниз до упора и опустил её, после чего нажал на спусковой рычаг шептала. Оружие бухнуло, граната понеслась к цели и ударила танк в правый бок.
