Латышев отвлёкся от молчаливого чтения очередного письма.
– А вон, видите, я доски приспособил? На них и ложитесь, отдыхайте. Матраса и прочего, к сожалению, нет.
– А как же вы?
– Я за день выспался, – усмехнулся Александр Дмитриевич. – Да и всё равно не усну сейчас. Возраст, знаете ли, начинает сказываться. Бессонница. А вы ложитесь.
Елена надела свой бушлат, подложила под голову вязанную шапочку и улеглась на доски.
Постепенно сон сморил её.
Сколько она проспала, сказать наверняка женщина не смогла бы. Она ворочалась, просыпалась, смотрела сквозь прикрытые веки на Латышева, так и сидящего у печки, и снова засыпала.
Разбудило Елену чувство тревоги, ворвавшееся в сон вместе с отзвуками не столь далёкой канонады.
Она быстро поднялась.
– Что это, Александр Дмитриевич? Пушки стреляют?
– Да, пожалуй. Не время сейчас для летних гроз, – спокойно произнёс Латышев. – Да чего вы подскочили? Рано совсем, – он глянул на наручные часы, поднеся их к самой заслонке, поскольку угли в буржуйке едва тлели, – начало седьмого утра.
– Обычно я так и встаю, – ответила женщина. – Так что нормально. Похолодало за ночь.
– Да, печка остыла, избу выстудило порядком. Но ничего, сейчас раскочегарю, дровишки есть, писем ещё много…
Вскоре огонь в печи запылал, дрова начали потрескивать, а от кирпичей пошло тепло.
Латышев опять взялся за перлюстрацию почты. Он уныло зачитывал отрывки из писем и неспешно бросал их в печку.
Елена почти не слушала его, погрузившись в свои невесёлые думы.
Отзвук канонады стих.
Но никак не унимался Латышев. Он всё бубнил и бубнил неспешно, особо не переживая – слушает его гостья или нет. Правда, иногда он ненадолго замолкал, но при этом вздыхал тяжко, отчего становилось понятно: он и мысленно всё ворчит, никак не может успокоиться.
Улучив, когда мужчина умолкнет, Елена вышла на улицу, вдохнув полной грудью морозную свежесть, всё же насыщенную гарью, отчего тревога на душе усилилась, и вместе с тем стало несколько легче, совсем не так как в избе от застоявшегося духа и ворчания стареющего зануды.
«Как рассветёт, пойду дальше, – подумала женщина. – Как же в город попасть? И где Ивана с Ромкой искать? Господи, что же я делаю?! Ведь это безнадёжно. Может, и в самом деле вернуться? Нет… Не смогу уже. Я должна искать мужа и сына. Даст Бог, найду…»
Озябнув, Елена вернулась в душное тёмное жилище. Там стало значительно теплее и опять пахло разогретым супом.
«Поем, – подумала женщина. – Когда ещё придётся. Подумаешь, собачье мясо. Корейцы, вон, лопают и ничего. А китайцы вообще кошек едят и другую дрянь. Так что не умру».
После совместного завтрака Латышев занял привычное место и потянулся к мешку.
«Опять… – в отчаянии подумала Елена. – Сколько ж можно! Скорей бы уже рассвело. А может, прямо сейчас уйти? Нет, дождусь рассвета. Недолго уже осталось».
Внезапно она вновь почувствовала необъяснимую тревогу, появившуюся будто ниоткуда, а может быть, ставшую следствием долгих переживаний. Но какое-то внутреннее чувство развеяло все сомнения. Что-то случилось с Ромкой. Беда с ним. Господи… сердце-то как схватило…
Сжавшись от острой боли, женщина схватилась за грудь…
Латышев тревожно спросил:
– Что с вами, Елена? Сердце?
– С сыном беда случилась… – через стиснутые зубы выговорила Елена.
– С ним всё будет хорошо, Елена, верьте мне. Как и с вашим мужем. Я знаю.
– Нет, случилась беда с Ромочкой…
Она ещё долго сидела так, успокаивая внезапную боль, постепенно отступившую, но оставившую тревожное, нехорошее предчувствие.
«Господи! Да что же с ним такое?! Как мне узнать? Где найти? Чем помочь?»
Оставаться бездеятельной она уже не могла. Нужно было что-то делать, только не сидеть на месте.
– Спасибо вам за всё, Александр Дмитриевич. За ночлег, за еду, за доброту вашу. Пойду я. Пора уже. Светает.
– Что ж, Елена, – вздохнул привычно Латышев, – раз решились твёрдо, то в добрый путь. И пусть он окончится счастьем для вас и семьи вашей. Идите по дороге, не сворачивайте никуда. Тут до города километров тридцать или чуть поболее. Если идти не останавливаясь, доберётесь за несколько часов.
Признательно кивнув, женщина вышла прочь.
И снова пустая дорога, раскинувшиеся по обе стороны от неё укрытые снегом пустыри с торчащими из белого покрывала зарослями сорной промороженной травы. Эта пустошь напомнила Елене, как она ходила к мужу на зону. Вот и сейчас она идёт к нему и к сыну, совершенно не зная, где искать их, как попасть в город. Но всё равно идёт, потому что не может по-другому.
Её остановили на подходе к первому за всё время пути блокпосту. Долго держали на расстоянии, не позволяя приблизиться, выясняя, а не тащит ли она на себе бомбу. В конце концов, запустили на пост, где молодой лейтенант учинил допрос: кто такая, откуда и куда идёт, почему одна, есть ли документы.
Елена рассказала, всё как есть, показала пропуск, что получила от Андрея Николаевича.
Про засаду на автоколонну лейтенант захотел узнать подробнее.
– Где это произошло, показать сможете? – спросил он, кивнув на лежащую на столе небольшую карту.
– Вряд ли, я в картах не разбираюсь. Могу только сказать, что на этой дороге, километрах в двадцати отсюда. Там ещё деревня сгоревшая есть, где я переночевала, ну, я говорила уже.
Офицер кивнул.
– А как же вы уцелели? – спросил он без всякого подтекста.
Елена замолчала ненадолго и произнесла:
– Не знаю. Человек хороший попался. Не стал убивать. Сказал лежать тихо, пока они не уйдут.
– Сюда бы этого добряка вместе с остальными, – процедил лейтенант зло. – Поговорили бы со всей душой…
Потом обратился к сержанту, молча сидевшему всё это время рядом:
– Сообщай в штаб о диверсионной группе и о нападении на автоколонну. Не приедут они, можно не ждать. Хотя это уже вчера ясно было.
Сержант кивнул, поднялся и вышел из вагончика, приспособленного под местный командный пункт.
Лейтенант обратился к задержанной:
– В город вы не попадёте. Это без вариантов. Тем более что ваш муж и сын, скорее всего, мобилизованы и воюют против нас.
Елена, вначале напуганная самим фактом задержания и допросом, успела немного освоиться.
– Я в званиях не очень разбираюсь. Как мне к вам обращаться? – спросила она.
– Можете обращаться: «товарищ лейтенант».
– Хорошо. Товарищ лейтенант, вы сами-то как относитесь к этой, по меньшей мере, идиотской ситуации? Зачем вы воюете друг против друга?! Почему?! Что и от кого вы защищаете?! Разве это не абсурд: мой муж и сын могут воевать, по вашим словам, с вами, в то время как я нахожусь у вас не в плену, не по принуждению и даже не по убеждению? Моя дочь погибла от обстрела посёлка оппозиционерами, за которых сейчас воюют Иван и Ромка! Получается, это они её убили?! – голос женщины осёкся, губы задрожали, глаза увлажнились, она всхлипнула. – Как подобное вообще могло произойти?! Какие чудовища, наделённые властью, допустили это?! Вот скажите мне просто, без свидетелей.
