– Не стану я ждать весны. Нет моих сил на это, – опять вздохнула женщина. – Пойду в город. Мир не без добрых людей. Расскажу им всё как есть, должны пропустить.
– Как вы будете объяснять, Елена? – терпеливо спросил Савельев. – Скажете, что муж и сын в Красноярске? Но это означает, что они поставлены под ружьё и стреляют в тех, кого вы будете убеждать пропустить вас. А если они не мобилизованы, то, как минимум, работают на оборону города.
Вас в лучшем случае переправят в лагерь для беженцев. А в худшем… я даже не хочу думать об этом. Не приведи Господи, попадёте на какого-нибудь озлобленного офицера, – а таких хватает! – он не станет церемониться с женой врага.
Не забывайте и о всяком сброде, шатающемся по округам – дезертиры, бежавшие уголовники, мародёры, прочая сволота. Их, конечно, отлавливают по мере возможности, но всерьёз этой проблемой не занимается никто.
– И всё же я не останусь здесь, – спокойно возразила женщина.
«Ну, что же, другого ответа я и не ждал от тебя, – подумал Савельев, внешне оставаясь бесстрастным. – Помогу чем смогу, а дальше как судьба сложится. Всё-таки хорошая жена у Ивана. Моя даже не пыталась остаться здесь. Наоборот, с нетерпением, как выяснилось, ждала моего решения об отправке семьи за границу. И дети туда же. Плевать они хотели на Россию и на этот бедлам. Но и отказать им в праве поступать и думать так, я тоже не в силах… Интересно, стали бы мои искать меня, как Елена своих?»
– Я попробую выбить вам пропуск. Это непросто, лицо вы неофициальное и не служите в армии, так что не знаю, получится ли.
– Спасибо, Андрей Николаевич, – бесцветным голосом отозвалась женщина. – Век буду помнить добро ваше. Хороший вы человек. Никогда не думала, что среди больших чиновников такие бывают.
– Наслышан, – невесело усмехнулся Савельев. – Нас в народе и за людей-то не считают. Хапуги, ворьё, взяточники. Сволочи, короче говоря.
– Вы не такой, – впервые за весь вечер улыбнулась Елена.
Но улыбка вышла бледной и сразу исчезла с осунувшегося от переживаний лица.
– Если вы не против, Андрей Николаевич, я пойду в комнату.
– Конечно не против, Елена. Я ещё посижу немного и тоже пойду к себе. Вы постарайтесь уснуть. У моей мамы где-то таблетки были успокоительные, посмотрите в её комнате, может, не все забрала. Разбираетесь в этом?
– Не очень. Не принимала никогда и сейчас не стану. Да и транквилизаторы ещё надёжно страхуют моё здоровье, – Елена опять слабо улыбнулась.
– Как знаете.
Женщина ушла.
Савельев погрузился в невесёлые размышления, время от времени подливая из фляжки в маленькую хрустальную стопку золотистую жидкость, выпивал её и снова уходил в себя.
Сделать пропуск удалось.
Но только с условием включения женщины в интендантское подразделение. Один взвод как раз к обеду готовился к выезду из посёлка.
– Это всё, что я смог, – сказал Савельев, провожая невестку. – Захотите уйти от них, пропуск сразу потеряет свою силу. Так что подумайте и если решите, возвращайтесь.
– Благодарю вас, Андрей Николаевич. Я всё же попробую пройти в город… У меня просьба к вам есть: присматривайте за могилой племянницы. Вы добрый человек, не откажите мне и в этом. А я ещё вернусь сюда вместе с мужем и сыном.
Прозвучала команда: «По машинам!»
Савельев помог женщине забраться в крытый тентом кузов одного из «Уралов».
Вскоре машины, взревев двигателями и выплюнув выхлопные газы, тронулись в путь.
* * *
Расположенная неподалёку от давно заброшенного свинокомплекса деревня опустела и захирела ещё в мирные годы. Однако с началом неспокойных времён сюда потянулись городские, чтобы хоть как-то прокормиться на земле.
А потом тут же устроили палаточный лагерь для поваливших из Красноярска беженцев. Заброшенный прежде район ожил, преобразился, подчиняясь жёстким условиям и непростому быту грозного времени.
Повсюду были военные, располагались блокпосты, вынесенные за периметр лагеря на различное удаление от него. Построены оборонительные сооружения, введена пропускная система.
Тут же находились основные подразделения тыловиков, обеспечивающих военных и гражданских питанием и всем прочим, без чего невозможна не только война, но и вообще деятельность армии.
Обустроились социальные и прочие службы, отвечающие за размещение большого скопления народа, его учёта, недопущения чрезвычайных ситуаций даже в условиях войны.
Функционировали несколько школ для детей различного возраста.
Некоторые родители, чьё вероисповедание зачастую различалось кардинально, просили власти о предоставлении возможности раздельного обучения.
Для властей это был неразрешимый вопрос, его и в мирное время никак не решали, не занимались им и сейчас в отличие от других проблем не менее сложных.
Работала поликлиника по профилактике заболеваний и оказанию первой медицинской помощи. Из неё серьёзно заболевших направляли в госпиталь.
При этом мусульмане по понятным причинам категорически отказывались от лечения в бывшем свинокомплексе. Это тоже доставляло властям немалую головную боль.
По специальному графику всех обслуживала одна большая баня, собранная из нескольких армейских палаток, утеплённая. Воду качали из скважины, грели теплом от печек, стоки отводили в овраг.
Представители от духовенства всякий раз в свой график осуществляли необходимые процедуры и лишь тогда верующие различных конфессий позволяли себе мыться после «неверных» и прочих «грешников». Поэтому остро стоял вопрос об организации раздельной помывки верующих.
К небольшому успокоению властей, проблему с местами для моления кое-как удалось снять, устроив их в деревенских домах, но и там места всем желающим конечно же не хватало.
Беженцы старались расселяться по национальному признаку. И здесь властям пришлось регулировать эту непростую проблему.
Также раздельно верующие хоронили в заброшенном поле умерших в палаточном лагере и в госпитале.
Беженцы выживали в условиях, о каких мало или совсем не показывают в кино про войну, и изредка пишут в книгах. Это никому не интересно, уныло и вызывает дискомфорт от чужих проблем, страданий, боли и крови…
Те, для кого снимались такие фильмы и писались книги, вдруг полной ложкой хлебнули прогорклый вкус войны, пропитались страхом за свою жизнь и за жизни близких, столкнулись с почти непреодолимым бардаком и хаосом, несмотря на титанические усилия ответственных за недопущение подобного.
Личная война каждого беженца оказалась совсем не такой, как её привыкли воспринимать в удобных креслах кинотеатров под попкорн, бухающие динамики и спецэффекты, или дома с очередным томиком, где лихие приключения главных героев будоражили воображение.
На деле всё оказалось куда как скучнее, больнее и вместе с тем страшнее.
