Многие последовали его примеру и покинули страну, разбежавшись по свету, поэтому коттеджи стояли закрытыми. Собственники бросили их и барахло на произвол судьбы, спасая себя и своих близких. В некоторых из этих зданий, с одобрения Правления посёлка, разместились другие службы штаба, с условием сохранности имущества сбежавших хозяев.
Савельев часто задумывался над тем, почему сам со своей семьёй не уехал. Возможность для этого была, да и теперь оставалась, и финансы на заграничных счетах позволяли неплохо устроиться в местечке поспокойнее. Скажем, в Швейцарии, уж её-то ни за что не тронут, кто бы там ни собрался воевать за какие угодно идеалы: гарантия сохранности капиталов нужна всем.
Там и домик прикуплен на скромные сбережения, и документы на семью выправлены.
И всё же он остался: во-первых, не верил, что всё зайдёт так далеко, во-вторых, обязанность работать никто не отменял, от должности его не освобождали. Кто ж знал, что всё полетит кувырком.
Он давно расстался и с розовыми очками, и с идеалами непорочной юности, не испытывая никаких иллюзий по поводу системы государственной власти и управления в России. Но в одном был убеждён: война никому не нужна. Всё уже поделено и разграничено. Если иные вдруг лезли в чужую вотчину и разевали рты не на свою часть пирога, то таких быстро приводили в чувство различными эффективными способами, дабы не мешали системе функционировать в устоявшемся режиме.
Однако желающих протиснуться сквозь толпу пожирающих бюджетный пирог, и хапнуть себе да побольше, оказалось слишком много. Их вначале не воспринимали всерьёз, а зря. Они сумели пролезть и растолкать менее голодных, уже набивших пузо и жрущих лишь по инерции.
Более того, многие, имевшие доступ к пирогу, считали, что им перепадает недостаточно, и переметнулись к новеньким – наглым и беспринципным, впрочем, как и те, по чьим головам они шли к заветной цели.
Вот и получила страна по полной от своих избранников. Не сумели они разделить пирог и готовы были за кусок послаще передраться насмерть, по старинке выставляя за себя бойцов покрепче.
«Выходит, правильно сказал тот лейтенант на посту: довели страну… – думал Андрей Николаевич невесело. – Так ведь и я тоже принимал в этом участие. Разве нет? Н-да! Что-то я в последнее время самокопанием увлёкся. Старею, видать…»
Ещё метров за сто до здания у Савельева проверили документы, хоть и знали его в лицо. Прежде подобного не происходило, разве что в самом начале его работы при штабе.
Старший лейтенант вернул удостоверение и кивнул. Дальше Андрей Николаевич шёл беспрепятственно.
Перед зданием грозно замерли два БТР-90 «Росток», рядом с ними – набитые песком мешки, торчащие стволы пулемётов, вооружённые солдаты и офицеры в шапках и пятнистых бушлатах: снег за городом лёг давно, и было уже достаточно холодно.
За территорией посёлка подобных постов тоже хватало, поскольку бригады дислоцировались довольно плотно, обложив Красноярск. Иногда они располагались совсем близко от оппозиционных частей, контролирующих отдельные дороги в город. До сегодняшнего дня с ними не вступали в открытое столкновение, поэтому снабжение мегаполиса и мятежных войск было вполне сносным. Это, разумеется, активно не нравилось командованию федеральными силами, но приходилось терпеть: отмашки сверху пока не поступало.
У здания штаба стояло много автомобилей, в основном УАЗы. На входе дежурный майор в шинели при портупее с кобурой и красной повязкой на левой руке приветственно кивнул Савельеву, посторонившись, давая возможность войти.
В обширной приёмной комбрига, сооружённой из сборных панелей, разгородивших бывший магазин, было полно военных. Судя по всему, это их машины стояли у здания. Прибыли в штаб для важного совещания. Савельев догадывался, по какому поводу.
Свободных стульев не оказалось, поэтому Андрей Николаевич, дабы не стоять, вышел из приёмной и направился в свой отдел, расположенный на втором этаже здания, тоже разгороженного под офисы сборными панелями. Здесь его встретили тревожные глаза жены, детей и других сотрудников. Он прошёл к себе в кабинет, следом вошла супруга.
– Андрей, это война?! – спросила она, едва прикрыв дверь.
– Будем надеяться, что всё же нет, – вздохнул Савельев, снимая утеплённую куртку, опускаясь в кресло, – что это всего лишь демонстрация крепких кулаков.
– Но при чём здесь мирные люди?! Зачем стрелять по городу?! – эмоционально, но вполголоса воскликнула супруга.
– Спроси чего полегче, – устало ответил Андрей Николаевич. – У военных свои тараканы.
– Что есть, то есть. А ты в курсе уже, что из города стреляли в ответ? Дали несколько залпов из… как их… «Град»?
– Да, из «Градов». Разумеется, в курсе. Я по этому вопросу хотел зайти к комбригу. Только что из приёмной. Там яблоку упасть негде. Совещание наверняка в связи с этим назначено. Интересно, пригласят меня, как руководителя отдела по связям с общественностью?
– Не пригласят туда, переговоришь с Александром Васильевичем вечером дома.
Андрей Николаевич кивнул.
– Конечно. Но только если Воронков захочет обсуждать со мной тет-а-тет такие вопросы.
– До сих пор обсуждал, как я понимаю.
– Обсуждал, – согласился Савельев. – Да только в общем контексте. Никакой конкретики. Сделай лучше кофе, а то что-то не в своей тарелке я.
– Можно подумать, только ты один.
– Хорошо. Я попрошу Люду сварить мне кофе, – с показным смирением произнёс Андрей Николаевич.
– Вот только не начинай, ладно? – улыбнулась женщина. – Люду он попросит. Пока ещё я твоя жена, а не она.
– Не говори ерунды.
– А что ты так заволновался? – с иезуитской улыбкой спросила супруга.
– Не думал даже. Мне Люда в дочки годится. И давай не будем опять возвращаться к этой идиотской теме. В каждом новом референте ты видишь мою очередную любовницу. Девочка просто работает у меня. И всё. К слову, ты знаешь, она не с улицы ко мне пришла, её родители здесь же живут.
– Знаю. И что это меняет?
– А то, что в её планы не входит устроить свою судьбу за счёт богатого папика. Родители обо всём уже позаботились. Просто девочке захотелось быть нужной отечеству в минуту великой опасности, и это похвально.
– Что это ты с таким сарказмом об отечестве? – усмехнулась супруга.
– Я кофе сегодня выпью или нет?
– Выпьешь, если поцелуешь любимую жену.
– На что только ни пойдёшь ради дозы, – улыбнулся Савельев, поднимаясь с кресла, заключая супругу в объятия.
– Ах, вот оно что! – шутливо возмутилась женщина. – То есть, за поцелуем должен последовать непременный приз? А я-то, наивная, полагала, что приз это я.
– Само собой, – продолжал улыбаться Андрей Николаевич. – Лучший мой подарочек – это ты. Подставляй-ка губки алые.
