– Прости меня, пожалуйста, – дрогнувшим голосом произнесла женщина, идя следом за ним.
– Бог простит, – процедил Трошин, закрывая за собой дверь.
Он быстро спустился по лестничному маршу и вышел на улицу, где прямо у подъезда стояла отобранная им у прежнего хозяина машина, сел в салон и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза.
«Вот и всё, – подумал Фёдор, пребывая в раздвоенном состоянии. Его уход стал, с одной стороны, спонтанным, а с другой он уже давно был готов к нему, но всё равно как-то неожиданно это случилось. – Вот и всё. Куда теперь? Денег почти нет, не хватит ни на что по нынешним временам. Бензина полбака, на какие шиши потом покупать, не представляю, да и нет его почти нигде, только по блату достать можно. А какой у меня при нынешнем положении блат? Машина чужая, владелец кормит червей. «Крыша» без подпитки протекла. Теперь эти же полицаи по заявлению любого терпилы упакуют меня по полной программе. Да ещё и грохнут в камере, чтобы я на них не показал. Короче, тачку надо бросать и уже конкретно ложиться на дно. Вот только где? Пока вижу один вариант – Олег. Отморозок он, конечно, молодой и борзый. При других обстоятельствах не стал бы к нему обращаться, не по статусу, так сказать. Получается, я от него завишу. Н-да… Кстати, его самого могут начать искать… Что же делать? Может, вернуться? Нет, не вернусь. Здесь меня, если что, будут искать в первую очередь. Да и давно уже назревало, а Светка всегда на уме держала эти мыслишки: моя квартира… Ладно бы сама купила, а то ведь от матери досталась. Будто я не содержал семью все эти годы».
Трошин тяжело вздохнул и завёл машину.
Он решил отъехать подальше от дома и там оставить её. А ещё лучше сжечь, чтобы свои следы уничтожить. Да, пожалуй, сжечь. Это самое лучшее. В случае чего, не знаю, не был, не моё…
Ещё он думал о том, что сжечь надо было сразу при уходе из профилактория. Но не заставлять же своих пешком до дома идти и вещи на себе тащить.
«Свои… Какие они свои, – горько думал Фёдор, – когда за приживальщика держат. Алёнка-то ладно, ребёнок ещё, с неё спросу нет, а Светка – стерва. Пусть теперь одна поживёт, пусть почувствует, каково это, без мужика, даже и приживальщика, как она считает. Хотя, она этого не говорила, но ведь думала так или примерно так. Думала, раз с языка сорвалось – моя квартира…»
Фёдор медленно ехал по улице, высматривая место, где бы запалить машину, чтобы не привлекать излишнего внимания. Хоть и не видно никого, но могут сбежаться поглазеть. Народ – он такой, ему хлеба и зрелищ подавай. Быдло, а не люди. Оттого и живут так по-скотски, оттого и бардак весь этот…
* * *
Ромка и Ксения вернулись к обеду.
Иван и Наталья сидели на кухне, когда щёлкнул замок входной двери.
– Это Ксенька, – улыбнулась женщина. – У неё же ключи есть, забыла совсем! Как же я вчера опростоволосилась, когда, не подумав, дверь открыла!
Девушка впорхнула на кухню.
– Мама, мы пришли! Ой… а… извините…
– Здравствуй, Ксения, – произнёс Иван, поднимаясь со стула и делая шаг навстречу девушке, удивляясь похожести на мать в пору её молодости. – Давай знакомиться. Я усыновитель Романа. Зовут меня Иван Петрович…
– Я вас видела как-то летом, мы с мамой по улице шли, – странным тоном произнесла девушка.
Роман встал за спиной у Ксении.
Даже слепой смог бы пусть не увидеть, но уловить ауру взаимной любви, исходящую от юноши и девушки.
– Ты как нашёл меня, папа?! – удивлённо спросил он юношеским, прорезающимся, ещё не устоявшимся баском.
– Мать сказала.
– А-а! Я и забыл, что говорил ей как-то.
– Ты почему ушёл? Почему с нами не посоветовался?
– Я записку оставил.
– А поговорить нельзя было? Ты о матери подумал?
– Вы бы меня не отпустили.
– Не отпустили бы. Поэтому собирайся, говори дамам «до свидания», и на выход с вещами.
«Вот только как мы пойдём? Какой-то запрет ввели на выезд и выход из города, как мне сказали на посту».
Между тем девушка, внимательно посмотрела на мать и сказала:
– Мама, поговорить надо, пойдём в комнату.
Закрыв за собой дверь, Ксения тихо спросила:
– Мам, у тебя с ним что-нибудь было? Только не ври мне. Ты же цветёшь и пахнешь.
– Мы с Иваном Петровичем знакомы давно. Я его знала ещё до твоего отца.
– И? – девушка выжидающе смотрела на мать. – Впрочем, можешь не отвечать. Мне всё понятно.
– Ничего тебе не понятно, Ксенька, – вздохнула Наталья. – Ничего ты не знаешь. Ивана Петровича не знаешь, да и меня тоже, хоть и пытаешься изображать всезнайку и всепонимайку.
– Может, всего я и не знаю, – упрямо ответила девушка, – но и того, что рассказал Рома, мне достаточно. Его усыновитель женат на матери Ромы. А это, на минуточку, предполагает кое-какие обязательства, не так ли?
Наталья пристально посмотрела на Ксению.
– Послушай-ка, доча, уж не хочешь ли ты сказать, что я чужую семью разрушаю?
– Ты сама себе ответь на этот вопрос, мама.
Девушка резко развернулась, открыла дверь и вышла из комнаты.
Наталья обессилено опустилась на стул, поставила локти на стол и прижала ладони к лицу.
Из коридора донёсся голос дочери:
– Рома, пошли!
– Куда? – не понял тот.
– Вот именно: куда? – спросил Иван. – Ромка уходит со мной.
– Нет, папа, с тобой я не пойду. У меня другие планы.
– Знаю я о твоих планах. Исполнится восемнадцать, вот тогда делай, что хочешь.
– Мне через месяц уже восемнадцать. Но это не важно. Я и сейчас буду делать, что посчитаю нужным. Так что ты зря пришёл, – упрямо ответил Роман своим не устоявшимся юным баском.
– Да! – поддержала его Ксения. – И мы уходим. А вы оставайтесь.
– В каком смысле – оставайтесь? – не понял Ромка.
– Я тебе потом всё объясню, – ответила девушка. – Пошли.
Хлопнула входная дверь.
Через недолгое время в комнату вошёл Иван.
– Что ты ей сказала? – спросил он тихо.
– Ничего почти. Она сама всё поняла, – невесело усмехнулась Наталья. – Женское сердце не обманешь.
– И что нам с этим делать теперь? – глухо спросил Никитин, прислонившись к косяку.
– Уходи, Ваня, – тихо произнесла женщина.
Никитин молча развернулся и вышел из квартиры, закрыв за собой дверь. На душе у него лежал тяжёлый камень вины перед Еленой. Он уже не мог вернуться к ней после совершённой измены, без Ромки, и вообще не мог. Что делать теперь, он совсем не представлял, поэтому потерянно сидел на лавочке у подъезда, глядя на потемневшие и подсохшие на асфальте большие и частые капли крови избитых ночью налётчиков. Всё-таки смогли они как-то уползти, хоть и топтал их Иван со всей яростью. Подобной жестокости его научила зона, он видел такие расправы не раз и совершал их сам.
