Папа только на часы посмотрел. Наверное, ему нужно было куда-то идти, наверняка у него было назначено очередное «интервью» с той блондинкой из «Эн-Би-Си ньюс».
– Отнесись к этому как к работе. Ты будешь учиться профессии принцессы, а я буду платить тебе жалованье или, если хочешь, стипендию.
Тогда я стала кричать еще громче, я кричала, что дорожу цельностью своей личности, что отказываюсь продавать свою душу и все такое в этом духе. Все эти умные словечки я почерпнула из одного маминого старого доклада. Кажется, она их узнала, потому что как-то испуганно заморгала и сразу заторопилась на свидание с мистером Джанини. Папа посмотрел на нее очень злым взглядом, у него это получается почти так же хорошо, как у бабушки, вздохнул и сказал:
– Миа, давай сделаем так. Я буду от твоего имени вносить по сто долларов в день на счет этого… как бишь его… ах да, «Гринпис», чтобы они могли пустить эти деньги на спасение китов, если ты доставишь моей матери удовольствие и позволишь ей научить тебя, как быть принцессой.
Ну, это совсем другой разговор. Если бы он платил лично мне за то, что мои волосы модифицируют химическим путем, – это одно. Но платить по сотне долларов в день «Гринпис»? В год это будет 365 000! От моего имени! Ну, тогда «Гринпис» будет просто обязан принять меня на работу, когда я закончу учебу. К тому времени я практически пожертвую им миллион долларов!
Стоп, может, это будет 36 500 долларов? Где мой калькулятор???
Суббота, позже
Не знаю, кем Лилли Московитц себя возомнила, но я точно знаю, кем она не является: моей подругой. Подруги не ведут себя так, как она повела себя со мной сегодня вечером. Просто не верится! И все из-за чего? Из-за моих волос!
Если бы Лилли разозлилась на меня из-за чего-то серьезного, например, из-за того, что я пропустила съемки серии про Хо, может, я еще могла бы это понять. Я имею в виду, что в ее шоу «Лилли рассказывает все, как есть» я – нечто вроде главного оператора, а еще я занимаюсь реквизитом. Когда меня нет, мою работу приходится выполнять Шамике, а она и так уже исполнительный продюсер и отвечает за поиск натуры. Так что я, пожалуй, понимаю, что Лилли может возмущаться, что я пропустила сегодняшнюю съемку. Она считает, что «Хо-гейт» – самая важная из всех серий ее передачи. А по-моему, это немножко глупо. Если разобраться, кому какое дело до жалких пяти центов? Но Лилли уперлась: «Мы разорвем порочный круг расизма, который процветает в китайских магазинчиках во всех пяти районах Нью-Йорка».
Дело ее. Я только одно могу сказать, что, когда я сегодня вечером вошла в квартиру Московитцев, Лилли только раз взглянула на мои волосы и начала:
– О господи, что с тобой случилось?
Можно подумать, что у меня все лицо покрыто шрамами от обморожения, а нос почернел и отвалился, как у тех альпинистов, которые покоряли Эверест.
Я, конечно, знала, что при виде моих волос все выпадут в осадок. Перед тем как выходить из дома, я как следует вымыла голову и отмыла волосы от геля и мусса. Плюс к тому я смыла весь макияж, которым меня густо намазал Паоло, и переоделась в комбинезон и кеды. Формулу корней квадратного уравнения на подошве почти уже не было видно. Честное слово, мне казалось, что, за исключением волос, я выгляжу почти как обычно. Пожалуй, я бы даже сказала, что выгляжу хорошо – для меня, конечно.
Но Лилли, как выяснилось, была другого мнения.
Я старалась держаться так, как будто ничего особенного не произошло. Между прочим, так оно и было, я же не сделала себе силиконовую грудь или еще что-нибудь в этом роде.
– Да, – говорю я, снимая плащ. – Понимаешь, бабушка заставила меня пойти к Паоло, и он…
Но Лилли даже не дала мне договорить. Она была просто в шоке.
– Теперь у тебя волосы такого же цвета, как у Ланы Уайнбергер.
– Ну… – говорю я, – я знаю.
– Боже, что это у тебя на пальцах? Неужели накладные ногти? У Ланы такие же! – Она уставилась на меня, вытаращив глаза. – Господи, Миа, ты превращаешься в Лану Уайнбергер!
Тут уж я обиделась по-настоящему. Во-первых, я вовсе не превращаюсь в Лану Уайнбергер. А во-вторых, даже если бы и превращалась, разве не сама Лилли всегда твердила, что только дураки не понимают, что гораздо важнее не то, как человек выглядит, а каков он в душе?
И вот, значит, стою я у Московитцев в их холле, отделанном черным мрамором, вокруг меня прыгает Павлов, потому что он ужасно рад меня видеть, и говорю:
– Лилли, я не сама это придумала, бабушка меня заставила…
– Что значит «заставила»?
Лилли сделала недовольное лицо, такое выражение у нее бывает каждый год, когда учитель физкультуры объявляет, что мы должны бежать вокруг бассейна в Центральном парке на нормативы президентской программы здоровья (а бассейн там огромный).
– Что ты за человек? – накинулась на меня Лилли. – У тебя что, вообще своей воли нет? Может, ты немая? Не умеешь произносить вслух слово «нет»? Знаешь, Миа, тебе нужно всерьез поработать над уверенностью в себе. А еще, кажется, у тебя большие проблемы с бабушкой. Я имею в виду, что мне ты запросто можешь отказать, с этим почему-то у тебя трудностей не возникает. Например, сегодня на съемках у Хо мне бы твоя помощь очень пригодилась, но ты меня подвела. Но почему-то ты не можешь отказаться, когда бабушка хочет тебя подстричь и выкрасить твои волосы в желтый цвет.
Тут нужно учесть, что я целый день слушала, как я ужасно выгляжу – во всяком случае, до того, как мной занялся Паоло и превратил меня в нечто вроде Ланы Уайнбергер. А теперь мне пришлось выслушивать от Лилли, что, оказывается, у меня и с личностью не все в порядке. Короче, я не выдержала и сорвалась:
– Лилли, заткнись!
Я никогда еще не говорила Лилли «заткнись», никогда. Кажется, я этого слова вообще никому никогда не говорила, это просто не в моем стиле. Честное слово, не знаю, что со мной произошло, может, это накладные ногти виноваты? У меня никогда раньше не было ногтей, и с ними я вроде как почувствовала себя более сильной. Ведь, если разобраться, с какой стати Лилли постоянно мне указывает, что делать?
К сожалению, в тот самый момент, когда я велела Лилли заткнуться, в холл вышел Майкл. Он был без рубашки и держал в руке пустую миску для хлопьев.
– Вот это да! – сказал он и попятился.
Я не знала точно, что его так поразило, то ли что я велела Лилли заткнуться, то ли то, как я выглядела.
– Что-о? – возмутилась Лилли. – Что ты сказала?
Теперь она еще больше, чем обычно, стала похожа на мопса. Мне очень хотелось взять свои слова назад, но я не могла: я понимала, что Лилли права и у меня действительно есть проблемы с уверенностью в себе. Поэтому я сказала совсем другое:
– Мне надоело, что ты постоянно меня подавляешь. С меня хватит и того, что мама, папа, бабушка и учителя целый день указывают мне, что делать. Я не желаю, чтобы еще и друзья доставали меня тем же самым.
