– Собак, – лохматый мутант представлял собой полную противоположность Черепа.
– Горелый… – смущенно назвался последний вояка: щуплый мужичок, чье лицо представляло собой сплошной шрам от ожога.
Лан слегка опешил. Это ему-то – бывшему пахарю, самому неуспевающему мечнику Кремля – учить кого-то драться? Смех, да и только. Но мужики были настроены предельно серьезно.
– В Кремле не сражаются для шоу, – брякнул первое, что пришло в голову Лан.
– Да нам на это шоу… – Череп смачно харкнул себе под ноги и растер подошвой.
– Нам бы выжить, – добавил широкоплечий Ефим.
Лан вздохнул. Но потом подумал: «А почему бы не размяться?» И шам тут же отреагировал на эту мысль: «Разомнись, только не заигрывайся. В полдень у тебя дело».
Мышцы после вчерашних баталий все еще ныли. Самое время было нагрузить их работой. Лан подошел к расставленным вдоль стены учебным мечам, снял с подставки приглянувшийся. Сделал приглашающий жест остальным: мол, вы не отдыхать сюда пришли.
– Главное в нашем деле – мощная рубка и хороший темп, – сказал он, мысленно возвращаясь в прошлое. Не так давно Титан – признанный непобедимый чемпион – выводил его на площадку за Ареной, чтоб дать несколько уроков мечевого боя. И теперь Лан невольно повторял то, чему научил его старый, покрытый шрамами, словно татуировками, киборг. – Проигрыш в бою – это смерть или тяжелое увечье. Сделайте все, чтобы не проиграть. Серия ударов по корпусу… – он взмахнул деревяшкой. – Просто не позволяем противнику опомниться и рубим по контуру. Будь это человек, нео или собакоголовый, – шесть-семь мощных ударов, и враг окажется неспособным продолжать бой, – Лан для примера отлупил одно из чучел, да так, что из прорех посыпалась гнилая солома.
Послышался глухой стук. Затем нарастающий гул, похожий на предвестие ливня. Со стыков потолочных плит вновь посыпался песок. В тренировочном зале сразу же стало пыльно.
– Трибуны открылись, – сказал, навострив остроконечные уши, Собак. – Зрителей запускают.
– Значит, будет и сегодня потеха, – добавил Ефим. – Давай, Лан, учи нас! Авось и мы когда-нибудь отплатим тебе добром.
Лан оглядел стоящих перед ним угрюмых людей с деревянными мечами. Мародеры, бандиты, неудачники, мутанты, изгои… Что ж, будем работать с тем, что есть! В конце концов, тренировка – всяко лучше, чем унылая маета.
– В бою все средства хороши, – проговорил он. – Профессору нужно было зрелище, чего хочет Кудесник – мне пока непонятно, но для нас самое важное – сохранить свою шкуру по возможности невредимой.
Арена открылась боем двух вооруженных ножами трупоедов. Гладиаторы были похожи, словно близнецы: оба грязные, косматые, жилистые и худые. Трупоеды перебрасывались затравленными взглядами, скалили поломанные зубы и выкрикивали ругательства, оттягивая драку. Несмотря на то, что был полдень, а самые интересные бои, как известно, проходили поздним вечером, трибуны оказались заполненными до упора. На это повлияла недолгая остановка работы Арены, сама по себе ставшая чем-то новеньким для завсегдатаев. «Подсевшие» на кровавые зрелища обитатели руин из близлежащих районов были уже хмельными и взбудораженными.
Зрители осыпали чумазых гладиаторов припасенными гнилыми овощами, щедро расходуя заготовленный на весь день боезапас. Трупоеды перерыкивались, как зверье, постепенно сокращая дистанцию. Их выпады становились все более целенаправленными, это были уже не жесты устрашения, а неловкие попытки пустить друг другу кровь.
Лан стоял у решетки, перекрывающей боковой вход на Арену. Хомут ошивался по другую сторону: он бродил под ограждением и позевывал, ожидая, когда закончится этот скучный и излишне затянутый бой.
В конце концов, один трупоед выронил нож, второй же принялся гоняться за опростоволосившимся противником по всей Арене. Оба истошно вопили, трибуны свистели и смеялись в голос. Погоня длилась недолго: трупоед с ножом все-таки настиг своего менее удачливого собрата, сбил его с ног и осыпал градом истеричных ударов. А после тоже упал на песок и принялся кататься, словно пытаясь сбить видимое лишь ему одному пламя. Очевидно, тронулся от эмоционального перенапряжения умом.
Загрохотали цепи, наматываясь на барабаны. Поднялась решетка, перекрывающая боковой вход. Хомут потащил убитого за ноги к поджидающему за дверями Лану. Пара других охранников в то же время пыталась привести в чувство победителя: окатили его водой из ведра и угостили несколькими пинками.
Хомут бросил изрезанный труп к ногам Лана. Дружинник помрачнел, наемник же сунул ему в руки мятую жестяную кружку.
– Раны в основном поверхностные, – Хомут повернул поверженного трупоеда на бок. – Вот, артерия перебитая. Подставляй жестянку!
Неожиданная оторопь мешала Лану пошевелиться. Он стоял и чувствовал себя дураком, хотя сам все это затеял. От отвращения сводило скулы. К счастью, шам «помалкивал», держа свои мыслишки при себе, подначки Хока точно могли бы стать последней каплей. Шам все это понимал, и не вмешивался в происходящее.
– Быстрее! – проворчал Хомут. – Или мне тут целый час торчать?
Лан подставил кружку под рану на ключице. По жестяному дну застучали рубиновые капли, а стенки стали теплыми. Все это длилось не больше минуты, но по окончании Лан понял, что у него трясутся руки. Он чувствовал себя мерзко, как будто и сам стал трупоедом. Как будто украл что-то у покойника.
Хомут снова схватил убитого за босые волосатые ступни и потащил, что-то насвистывая, в лабиринт коридоров подвала. Лан же прикрыл верх кружки ладонью и почти бегом кинулся на этаж гладиаторов.
Хок выглядел еще хуже, чем вчера. Глазное яблоко беспокойно ворочалось, из полуоткрытого рта вырывались сдавленные стоны. Все, на что покалеченный шам был способен – лишь дышать и слабо шевелить длинными пальцами рук.
«Приготовься, сейчас начну кормить», – послал мысль Лан.
«Всегда готов, – ответил Хок, шире раскрывая пасть. – Быстрее, пока брызжечка не свернулась…»
Несмотря на юный возраст, Лан повидал в жизни немало: и реки крови, льющиеся по забралу кремлевской стены во время отражения атаки нео, и биороботов, с механистической деловитостью поглощающих мертвые тела, и всяческих кошмарных мутантов, живущих как на земле, так и под землей, и в воздухе… Но вот эта тоненькая струйка, стекающая между бритвенно острых клыков скорее мертвого, чем живого шама, действовала на него тошнотворно. Все естество Лана сопротивлялось тому, что приходилось делать. Глотка Хока подергивалась, глаз закатился то ли от наслаждения, то ли от бессилия, лицевые отростки болтались вразнобой.
Наконец, кружка опустела. Лан, отчаянно борясь с отвращением, стряхнул последние капли в побагровевшую пасть шама. Хок вздрогнул. В нос дружинника ударил аммиачный запах. Лан невольно крякнул и закрыл нижнюю часть лица рукавом.
«Из… ви… ни…» – мысль шама была вибрирующей, прерывистой. В ней ощущались в равной мере и стыд, и сожаление, и обреченность.
