Через неделю приходят конвертики с меню, и Яся убеждается, что Лаура передала их обоим приглашенным лично в руки. Она искренне надеется, что аббакьо понравится папе. Она думает об этом так много, что приходит к выводу, что лучше бы ей было готовить это аббакьо самой, прямо на кухне ресторана.
В назначенный день она одевает подаренное Рустемом легкое шелковое платье и приходит в ресторан за полчаса до назначенных двадцати ноль ноль. В двадцать один подают капрезе и брускетту. Банкетный зал пуст. Среди голубого шелка, серебряной посуды и горного хрусталя сидит одна именинница. В двадцать один тридцать она предпринимает попытку позвонить на папин телефон, но он отключен. Так часто случается, гораздо чаще, чем когда папа на связи. В двадцать два Яся решается позвонить тете Тане. Ее телефон включен, но его хозяйка не снимает трубку. Гуттаперчевый официант приносит спагетти с гуанчале — блюда накрыты серебрянными клошами. Свечи колеблются, наряжая клоши ожерельями трепетных огоньков. В зал то и дело заглядывает управляющая — она третий час стоит на стреме, готовясь выбежать встречать Сергея Юрьевича лично. Шеф-повар одет в парадный колпак и тоже готов к выходу в зал. В двадцать два тридцать управляющая, дергаясь обеими частями лица, объясняет, что ждать больше нельзя, до закрытия ресторана — полчаса и они обязаны «финализировать горячее». К шелку и хрусталю с широкой неаполитанской улыбкой выплывает шеф, который начинает фламбировать аббакьо коньяком. В этот момент у Яси звонит телефон, она холодными пальцами называет «ответить». В трубке — голос тети Тани, сообщающий о том, что они с Сергей Юрьичем прекрасно помнят про ее день рождения, но у Сергей Юрьича стряслись переговоры, он не сможет, а она вообще-то планировала, но ее задержал парикмахер:
— Я думала, буст ап занимает час, а он уже три с половиной идет, ты представляешь! Но я ничего не могу поделать! Прикорневой объем — это знаешь как важно! Но ты не волнуйся, доча, — она выделяет это слово интонацией, и не понять, с сарказмом или без. — Не волнуйся. Без подарка мы тебя с Сергей Юрьичем не оставим. Не оставим! Сейчас подвезут!
Повар щедро набрасывает золотистую жидкость на мясо крохотной серебристой мензуркой, за его пальцами ползут голубоватые язычки огня, и если дорожки, щиплющие Ясины щеки, поджечь, они наверняка тоже дадут ровный голубоватый огонек. Яся откладывает телефон. Управляющая уточняет, можно ли уже персоналу выходить исполнять песню «Happy birthday to you», они готовились. Именинница отказывается и начинает собираться. Управляющей хочется знать, нужно ли завернуть все несъеденное с собой, но на этот вопрос, кажется, можно не отвечать. В зал входит папин водитель и передает девочке обещанный подарок. Это продолговатый конверт белого цвета без поздравительной подписи. Она вскрывает его. Внутри — купюра в пятьдесят долларов. Яся помещает купюру в свою тарелку с нетронутой карбонарой, накрывает сверху клошем и выходит прочь. Утром Лаура сообщает ей, что хозяин и хозяйка провели весь вечер дома, где и отужинали.
* * *
Рапира для твердого сыра по-прежнему среди домашней посуды. После происшествия, наводнившего девочкину руку чайками, никто не посчитал нужным выкинуть клинок вон. Яся сжимает рапиру в руке, отмечая, как сильно уменьшилась за последние двадцать лет рукоятка — когда-то на ней помещалось два ее кулачка, один под одним. Она подносит лезвие ближе к глазам. До дверей тети Тани — два поворота коридора и максимум пятьдесят шагов. В ней возникает пьяное чувство, уже однажды испытанное в Малмыгах, когда она убегала с распределения. Она взвешивает это чувство несколько секунд, разглядывая диковинный блеск на его притягательных гранях. Откуда-то она точно знает, с каким сладостным всхряком рапира войдет в тети-Танину шею, наколов лощеный торс на себя, как булавка — бабочку. Яся аккуратно кладет рапиру обратно в холдер для ножей.
* * *
Папа каждый день полтора часа занимается в тренажерном зале на минус втором уровне дома. Тетя Таня создает свою красоту солярием, мейкапом, маникюром и бустом. Папа ест только органическую еду, тетя Таня сидит на диетах. Папа добивается вечной молодости, работая с тем, что под кожей. Он изнуряет свою мышечную массу и закаляет сердце нагрузками, защищая нервную систему от стрессов стеной физической усталости. Тетя Таня шлифует свои внешние поверхности, выгоняя с них жир, депиллируя неровности кожи и сцарапывая с нее шелуху. Все, что не может быть удалено, драпируется или закрашивается. Оба раз в два года ложатся на подтяжки. Когда Яся сидит в гостевой гостиной рококо, тетя Таня, бывает, присаживается рядом с бокалом шампанского. Якобы поболтать, хотя болтать им не о чем. Девочка замечает, как мачеха украдкой рассматривает их отражения в зеркалах и сладострастно удостоверяется, что выглядит моложе Яси. Оба омолаживающихся убеждены, что будут жить вечно. Нет такого бога, который мог бы их в этом разубедить.
* * *
За шампанским в зеркальной гостиной тетя Таня сообщает, что чета сверхлюдей отправляется в круиз из Стокгольма в Валенсию на океаническом лайнере, где каждый вечер будет бал в новом стиле — «пошуршу нарядами!» На корабле — две тысячи молодящихся пассажиров, каждый из которых будет стремиться выглядеть лучше других. Со времен Теккерея ярмарки тщеславия научились плавать по морю.
* * *
Из Малмыг приходит открытка. На титуле — аппликация: Валька вышила на крохотном квадратике ткани миниатюрную копию букета, что был придавлен телевизором в ее комнате. Внутри — стихотворение, озаглавленное «Двадцать пять тебе уже уж». Строчки выведены аккуратным школьным почерком с легким наклоном вправо, — видно, что соседка долго тренировалась, прежде чем написать на чистовик:
Двадцать пять! Еще ты можешь
Возраст женский не скрывать,
Ведь куда же быть моложе!
Это ж юность — двадцать пять!
Как ты смотришься отлично
В двадцать пять прекрасных лет,
И сама оптимистично
Смотришь ты на белый свет.
Как завидуем тебе мы,
Просто нету, нету слов.
Жизнь цветет, как хризантема —
Самый лучший из цветов.
Пусть же счастьем награждает
Жизнь тебя и пусть легки
Будут дни. И лепестки
У цветка не опадают!
Отсутствие сколько-нибудь личной приписки показывает, что у Вальки в жизни ничего нового не произошло: все та же общага, все та же кухня на этаже, все те же мечты, которым никогда не исполниться. Провинция — лучший консервант, чем смесь меда и сосновой смолы. Если бы Вселенная была устроена справедливо, именно там, в Малмыгах люди никогда бы не старились. Ибо как можно умереть, когда время стоит на месте и каждый день похож на предыдущий?
* * *
Начиная торговать гелями для депиляции и средствами для удаления волос из носа, девочка думала, что работа с людьми вскроет в этом городе для нее новый человеческий слой. Что у нее появятся новые знакомые, способные выделить ее из толпы, готовые кивнуть ей в метро, смутно припоминая, что да, эту барышню они уже видели. И как-то даже болтали с ней о преимуществах зубных щеток, массирующих десны, над одноразовыми вьетнамскими, до десен не достающими, вследствие чего во рту скапливаются бактерии, а в душе — злость и желчь.
