— И он, короче, советует входить в девелопинг и жилстрой. Потому что с нефтянкой, продакшеном, сервисом и ритейлом — перекорм. Наши гиперы засыпаны нашей же хавкой, это потолочек, — говорит певучий тенорок, скоростью и интонацией выдающий в его хозяине прилипалу. — Нужно тиснуть целок, понимаете, Сергей Юрьевич? Жилстрой — целка, там пока три лося пасутся, два араба и один москаль. Им хлопнуть в ладошки над ухом — побегут через хмызняк и роги свои на сувениры нам побросают.
— Погоди, Геннадий. Ты ж меня знаешь. У меня по поводу любой твоей светлой идеи один вопрос: где в этом я?
— Да, Сергей Юрьевич, вопрос этот я слышал, так сказать, многоразственно! — лебезит тенорок. — Я с Рафатом Олеговичем поговорил, он мне все по дружбе расписал на салфетке. Вход — семьсот тысяч за девятиэтажку, узбеков Рафат подкинет — их главное из вагончиков не выпускать до того, как территорию под охрану собаками поставим. У них там — рабство…
— Где в этом я? — повышает голос Сергей Юрьевич.
— Клепаем панельный советский шалман, красим в салатовый, продаем как элитное жилье в комплексе «Буанаротти», полтора-два за квадрат. Рентабельность — пять раз, даже с учетом двух стопарей, которые решало должен по исполкому и министерствам разбросать. Условия — долевка, отбивка уже по первому взносу. На офисах, конечно, можно больше КПД получить — но! Тут важен социальный аспект. Со стороны государства — благодарность. Они еще и спрос прокредитуют, ведь все эти метры в ВВП пойдут, план по вводу жилья за пятилетку и т. п.
Яся скребется в дверь. Но ее не слышат. Они слишком заняты рентабельностью, решалой и спросом. Спрос для них теперь существо более явное, чем неуверенные поскребывания с лестничного пролета.
— А кто решало? — интересуется хозяин дома. — Это ж главное.
— Я на бумажке напишу, — торопится тенорок. — Там железно все, сделает весь центр, уплотняй-сноси. Коммуникации есть, дорог строить не надо, втыкай новые трубы в старые и вперед! Дома под снос за обветшанием. Там где девятнадцатый век, где сталинки. Жильцов — за кольцо! Но нужно спешить. Потому что и Димина пацанва мастерки точит. Скоро тесно станет.
Яся скребется громче, и разговор замолкает.
— Ну чё там? — недовольно выкрикивает ее отец.
Какие-то мыши мешают ему работать. Они пищат, они шуршат, они скребутся в двери. Нужно поставить мышеловки в доме. Чтобы ничто не отвлекало от дел. Чтобы в кабинете за белой массивной дверью работалось нормально. Яся будет быстрой, воспитанной мышью. Ей не привыкать. Она просовывает голову в щель и издает жалобный писк: «Извините, извините пожалуйста». Далее, стараясь избегать прямых обращений («Сергей Юрьевич» настроит отца на деловой тон, в котором он, взвесив соотношение затрат и выгод, отфутболит ее не задумываясь, «папа» говорить нельзя потому, что для лебезящего Геннадия может стать большой новостью известие, что у Сергея Юрьевича, оказывается, есть дочь):
— Можно я к вам? Буквально на секундочку? Это очень важно.
Сергей Юрьевич не то чтобы приглашает ее войти — он хмуро кивает, взгляд обращен к стене. И она протискивается внутрь, именно протискивается, не открывая дверь пошире. Чтобы петля не скрипнула. Чтобы он не подумал, что она думает, что к нему на переговоры можно заходить, открывая двери ногами. Открывая двери в принципе. Мышь знает свое место. Яся делает несколько шагов по такому громкому паркету, выставив вперед журнал с его портретом, журнал, в котором он рассказывает про самоощущения миллиардеров. На ходу она пытается извлечь из страниц стиснутое между ними решение Фрунзенского районного суда, но бумажка выскальзывает из обращенных волнением в грабли пальцев и, сделав несколько танцевальных па в воздухе, приземляется на паркет и скользит по нему.
— Дверь не учили закрывать? — спрашивает отец у стены.
— Извините, — произносят Геннадий и Яся хором.
Оба приняли это на свой счет. Геннадий — потому что он не захлопнул дверь перед началом переговоров и про решалу могла услышать эта коротконогая служанка. Яся — потому что ее много раз учили закрывать эту дверь, причем чаще всего при этом не приглашали зайти. И дверь нужно было закрывать, стоя за ней.
Девушка торопливо толкает полотно. Торец, встретившись с косяком, производит звук орудийного залпа. Он эхом прокатывается по гулким коридорам большого дома. По мнемоническому капризу, впоследствии, вспоминая этот короткий разговор, предопределивший очередной крутой зигзаг в ее жизни, Яся спотыкается об этот грохот и не может воспроизвести точных формулировок, которые были избраны ее отцом для того, чтобы сказать такое простое и такое непонятное «нет».
* * *
Через два с половиной часа она стоит на конечной остановке маршрутки из Тарасова возле «Минск-Арены». Солнце никуда не ушло. Его много на гладких поверхностях здания, такого пластмассового, что хочется надавить пальцем и проломить игрушечную стенку. Вдоль далекого берега скользят резиновые фигурки лыжников. Самолет расчерчивает небо на две половинки. Оказывается, Фет и Достоевский могут успешно соседствовать в одной сцене. Отсюда на вокзал ходит двухсотый автобус, толпа ждет его так, будто он — поп-звезда, задерживающая свое выступление на «Минск-Арене».
Ясины ноги мерзнут в кедах — единственной не драной обуви, которую удалось найти. Но спину греет рюкзак. В нем собрана одежда. Без стирки ее хватит на неделю. До поезда в Москву — четыре часа. После покупки билета Ясины свободноконвертируемые активы сократились до двухсот пятидесяти долларов. Исполнительный лист — в паспорте, сложенный в четыре раза. Сумма от этого в четыре раза меньше не стала.
Вместо двухсотого автобуса подъезжает красный, двухэтажный, как будто отделившийся от стены кафе «Лондон». «Экскурсия по Минску по цене городского маршрута», — написано на его борту.
— Вы на вокзал идете? — спрашивает Яся у девушки в фиолетовом пуховике, собирающей мзду у входа.
Девушка похожа на снегурочку. Зимой вообще многие девушки в Минске похожи на снегурочек. У некоторых даже специально вырастает русая коса в пояс. Девушка понимает вопрос по-своему:
— Мы и на вокзал идем, и к Дому-музею Первого съезда РСДРП идем, и к Национальной библиотеке. Все самое главное в одной экскурсии. И по цене городского маршрута!
Яся забирается в автобус, думая, что тут будет нечто среднее между музеем «Битлз» и приемной королевы Елизаветы, но английскость исчерпывается двумя этажами и красным цветом. Внутри — та же маршрутка, только еще больше и еще холодней. Кроме Яси в салоне с десяток ценителей минской истории, по меньшей мере половина из них — подмерзшие и слегка испуганные иностранцы. Иностранцам свойственно приобретать слегка испуганный вид по приезду в Беларусь. Не меньше, чем девушкам — походить на снегурочек минской зимой. Увидев, что больше желающих посмотреть на Дом-музей Первого съезда РСДРП на остановке возле «Минск-Арены» не наблюдается, Снегурочка включает гирлянду и берет в руки микрофон. Гирлянда ритмическими вспышками сразу же сообщает происходящему ощущение, как от просмотра мультфильма.
