Ратиша не испугался, глядел ему прямо в глаза.
— Ты, боярин, кулаками не тряси. Можешь и сдачу получить, — дерзко проговорил он.
Видя, что Стоум и Ратиша вот-вот схлестнутся, как два бойцовых петуха, Гостомысл поспешил вмешаться:
— Угомонитесь, бояре. Еще не хватало, чтобы мои лучшие друзья подрались. Если чешутся кулаки, сбегайте к данам и задайте им трепку.
— А чего он называет нас сопляками? — сказал Ратиша.
— А чего ты глупости предлагаешь? — сказал Стоум.
— Какие еще глупости? — обиженно спросил Ратиша.
— Такие! Как ты можешь говорить, что на одном струге с одними мальчишками сходишь в море и побьешь данов? Даны тебе что — трехмесячные щенки?
— Хватит спорить! — резко оборвал Гостомысл их спор, сел за стол и сказал: — Садитесь, будем говорить по делу.
Стоум и Ратиша повиновались его распоряжению, но сели по разные стороны стола.
— Что на вас напало? Сцепились, словно собаки. Своими распрями вы погубите меня и себя, — зло выговорил Гостомысл.
Стоум и Ратиша молчали, виновато уставившись взглядом в стол.
— Ваша распря только подтверждает, что засиделись вы в городе, зажрались и обленились, — сказал Гостомысл.
— Но... — попытался возразить Стоум.
— Никаких «но»! Я не понимаю тебя, боярин, говоришь умные вещи, а как доходит до дела, ты словно засыпаешь! — оборвал его Гостомысл.
— Я стараюсь не рисковать лишний раз, — попытался оправдаться Стоум.
— Боярин, излишней осторожностью ты только губишь дело, — сказал Гостомысл.
Стоум, чувствуя свою вину, только тяжело вздохнул.
— А раз у тебя не хватает решительности и воли, то слушай мое решение! — сказал Гостомысл.
Стоум и Ратиша придали лицам подчеркнуто внимательное выражение.
— Завтра же отправляем разведку! — сказал Гостомысл.
Стоум и Ратиша молчали.
— Три струга, — сказал Гостомысл.
— А кого посадим в струги? — осмелился спросить Стоум.
Вспышка гнева и проявленная Гостомыслом решительность оказались для него неожиданными, хотя, как ему казалось, он хорошо его знал. До сих пор Гостомысл казался ему тихим и незлобным мальчиком.
«Однако это в нем заговорила княжеская кровь»! — подумал Стоум.
Было ли это хорошо или плохо, он пока не знал. Князю положено быть властным, однако Гостомысл был еще очень юн.
— На каждый струг старшими посадим по три опытных дружинника и молодежь, — сказал Гостомысл.
«Ага! Он хочет дать молодежи поучаствовать в бою, однако сажает стариков старшими, чтобы те не дали молодежи связаться с превосходящими силами разбойников», — мелькнула в голове Стоума догадка, и он одобрительно подумал: «Однако, малыш, ты хитрец!»
— Так и сделаем, — сказал Стоум.
— А мне можно с ними? — снова попросился Ратиша.
— Нет! — сказал Гостомысл.
— Но почему? — жалобно спросил Ратиша.
— Ты мне тут нужен, — сказал Гостомысл.
Разочарованный ответом, Ратиша тяжело завздыхал.
— А кого старшим отряда назначим? — спросил Стоум.
— А кто у нас свободен? — спросил Гостомысл.
— Девятко, — сказал Стоум.
— Вот его и назначим, — сказал Гостомысл.
Стоум поморщился и сказал:
— Девятко не очень нравится мне. Я ему не доверяю. Да и князь Буревой был зол на него.
— А другие свободные бояре есть? — спросил Гостомысл.
Стоум пожал плечами и проговорил:
— Бояр мало, но если...
— Значит, Девятко пойдет старшим отряда! — решительно сказал Гостомысл. — Выход завтра утром. Идите!
Стоум и Ратиша поднялись.
— Так мы, значит, пойдем готовить вылазку? — сказал Стоум.
— Идите! Ратиша, только отбери из молодежи кого покрепче, — сказал Гостомысл.
Глава 60
На вечер Готлиб назначил пир, поэтому обедал скромно — вдвоем с Харальдом. Так как слуги были заняты подготовкой к пиру, прислуживала им лично Милана, к которой после нового назначения Олава вернулись прежние права ключницы.
Обед Готлиб велел подать в столовой в личных палатах. Хотя и должен был обед быть скромным, однако стол ломился от изобилия: мясо, дичь, вино. От щей даны отказывались, словно это была отрава.
Готлиб и Харальд сидели с час, не столько ели, сколько обсуждали текущие дела.
— Значит, если мы выйдем с войском из города, то потеряем его? — констатировал Готлиб ситуацию.
— Да, местные дикари после казни старшин настроены к нам очень плохо, — сказал Харальд.
Готлиб начал терять самообладание, он нервно заговорил:
— Харальд. Я уже говорил тебе, что без дополнительных сил, завоевать славянский край будет невозможно. Так ты подготовил посольство в Данию?
— Нет, — сказал Харальд.
— А почему? Мы же договаривались об этом? — возмущенно спросил Готлиб.
— Я думал, что казнями мы так запугаем местных жителей, что они будут послушны, как стадо овец, — сказал Харальд.
— Но видишь же, что не получилось, они, наоборот, только разозлились, — язвительно сказал Готлиб.
— Зато теперь точно знаем, что нам нужна помощь, чтобы овладеть этим краем, — сказал Харальд.
— Это «точно», мы знаем уже давно, — сказал Готлиб.
— Конунг, я не хотел звать сюда лишних людей. Сам же понимаешь, что когда они придут, с ними придется делиться, — сказал Харальд.
Готлиб перебил:
Тут много богатств.
— Богатств никогда не бывает много. Их всегда мало, — сказал Харальд.
— Тоже мне — философ! — с сарказмом сказал Готлиб.
— Я беспокоюсь о твоей казне, сказал Харальд. — Не забыл ли ты, конунг, о своей мечте вернуться в Данию и свергнуть своего брата?
— Я никогда ничего не забываю. За исключением, — забываю имена женщин, с которыми сплю, — сказал Готлиб.
— Этого никто не помнит, — сказал Харальд.
— Завтра посылаем гонца в Данию, — сказал Готлиб.
— Кого пошлем? — спросил Харальд.
— Лучше, если бы поехал ты... — сказал Готлиб.
Красное лицо Харальда приобрело серый оттенок.
— Твое же слово имеет вес для всего этого сброда, который мы хотим сюда притащить, — сказал Готлиб, пряча улыбку.
— Мне нельзя, — сказал Харальд.
