— Для этого я слишком прост и добр, — сказал Харальд. — Ешь конунг, а иначе они обидятся.
— Да плевать на их обиду, — сказал Готлиб.
— А ты не сомневайся в моей преданности, — сказал Харальд. — Как видишь, я выпил их вино и до сих пор жив.
— Ладно, — сказал Готлиб, засопел и отправил кусок хлеба в рот.
Вторая девица тут же поднесла ему чашу с вином, и Готлиб выпил из нее изрядный глоток.
После этого он повеселел.
— Девушек надо поцеловать, — сказал, улыбаясь, Доброжир.
— Чего он сказал? — спросил Готлиб.
Губы Олава растянулись до ушей, и он проговорил:
— Этот варвар говорит, что тебе теперь надо поцеловать девушек.
Готлиб расцвел в улыбке и жадно приложился к алым губам сначала одной девушки, потом другой.
Закончив обряд, он вытер губы и весело проговорил Харальду:
— А что — мне, пожалуй, нравятся местные обычаи!
— И девицы, — хохоча, проговорил Харальд. — Этих девиц надо приметить.
Готлиб кивнул головой.
— Если они и так будут послушны дальше, то мы здесь можем неплохо править, — сказал он.
Доброжир, видя, что контакт налаживается, уже сам полез к конунгу обниматься и целоваться.
— Идемте, гости, в княжеский дворец, там уже все приготовлено для пира, — сказал он с радушной улыбкой.
Харальд, не понимая, чего он хочет, стукнул его кулаком по лбу, и заслонил широкой грудью конунга.
Удар был сильный, и Доброжир от боли присел.
— Гости целуют хозяев, а не бьют их, — обиженно сказал он.
— Молчи, дурак! — сказал Олав.
Готлиб с досадой повел плечом.
— Чего ему еще надо?
Олав сказал:
— Этот дикарь зовет в город, в княжеский дворец, там все подготовлено для пира.
— Ну, так что еще ждать? Пошли! — сказал Готлиб, — пусть показывает дорогу.
Доброжир, получив разрешение, попытался идти рядом, показывая путь, но Харальд толкнул его в спину:
— Иди, варвар, впереди.
Глава 29
В город даны вошли почти всей дружиной. Только у кораблей оставили сторожей из слуг.
До ворот шли, насмехаясь над простодушием и наивностью аборигенов, но когда вошли в город, смех сам собой погас и сменился на возгласы восторга.
Первое удивление вызвали улицы, замощенные толстыми дубовыми досками.
Еще большее удивление вызвали сами дома. Они были совсем не похожи на те дома что видели норманны раньше.
На их родине дома, больше смахивали на землянки, а тут были огромные высокие дома из толстых бревен, в два, а то и три этажа, крытые чем-то серебристым. А крыши некоторых домов желтели даже золотом.
Но когда даны подошли к княжескому терему, великолепие дворца ввергло их в шок.
С робостью они вошли на чистый двор. Тут уже были расставлены столы с многочисленной снедью и кувшинами.
На расстоянии от столов стояли многочисленные слуги.
Зайдя на княжеский двор, Доброжир поклонился конунгу.
— Будьте дорогими гостями!
Олав перевел его слова, и конунг фыркнул.
— Скажи в последний раз этому дикарю, что мы не гости, мы хозяева. И пусть хорошо уяснит это, а не уяснит — повешу. И любого другого тоже.
Олав обратился к Доброжиру:
— Слушай, бестолковый толстяк, конунг сказал, что если ты еще раз назовешь его гостем, а не хозяином, то тебя тут же повесят. Конунг не любит повторять по нескольку раз, и, честно говоря, я удивляюсь, что ты еще не висишь.
Доброжир побледнел и сказал поспешно:
— Я исправлюсь.
Между тем Готлиб по-хозяйски прошел во главу стола и сел на место, полагающееся конунгу — большое кресло, покрытое дорогими тканями.
Подобной роскоши он еще не встречал, поэтому сначала уважительно пощупал ткань.
— Они глупцы, — сказал он и сел в кресло.
Рядом с ним по правую руку сел Харальд. Остальные места воины заняли по старшинству.
Доброжира за стол не пригласили, и он остался стоять.
Слуги налили вина в кубки, и Харальд поднял кубок и провозгласил тост:
— Друзья, поднимем наши кубки за нашего славного конунга Готлиба, даровавшему нам эту победу!
С восторженными криками даны опустошили кубки. После этого Харальд поднялся, все замолчали. В тишине Харальд вынул меч и разрубил лежавшую на столе тушку оленя, затем торжественно положил на блюдо перед конунгом окорок, сочащийся горячим соком и паром.
Готлиб кинжалом отрезал кусок и откусил.
Сигнал подан. Даны взорвались смехом и принялись за еду.
Кинжалами они рубили жареную дичь, — кабанов, оленей, — и жадно рвали мясо зубами.
Довольны были все. С тех пор как они примкнули к Готлибу, им еще ни разу не доставалось так много пищи и вина. Были только обещания. Наконец обещания сбылись.
По старшинству даны начали провозглашать речи во славу конунга. Через небольшое время пир перерос в обычную вакханалию: пьяно орали воины, визжали женщины, которых воины хватали и тащили в ночные тени.
Доброжир мрачно смотрел на происходящее. В конце концов Готлиб обратил на него внимание:
— А этот дикарь почему не пьет и не радуется? — зло спросил он, и два воина подскочили к Доброжиру, схватили его под руки, подтащили к конунгу и поставили на колени.
Готлиб пьяно отрыгнул на его голову.
— Раб, а ты чего не пьешь за мое здоровье? Или ты замыслил что-то плохое против меня?
Доброжир по-совиному закрутил головой, и рядом с ним встал Олав.
— Ты чего не пьешь, дурак? Или хочешь, чтобы тебя повесили?
Доброжир растянул губы в подобострастном оскале.
— Ну что вы, — я не удостоен чести приглашенным быть за стол, потому боялся помешать вашему празднику, — сказал он.
Выслушав перевод Олава, Готлиб взял самую большую чашу и приказал:
— Вина!
Слуги тут же вылили в чашу целый кувшин вина.
Готлиб подал чашу Доброжиру.
— Пей за нашу победу! — сказал он.
Воины отпустили руки боярина.
Доброжир взял чашу и едва не разлил вино, потому что тело и руки било крупной дрожью. Встал, низко поклонился и стал пить из чаши.
Когда выпил, Харальд хлопнул его по плечу и весело сказал:
— Вот, раб, гордись, — ты получил чашу из рук самого конунга. Будь послушен, и конунг будет с тобой ласков.
