Девятко не считал, что в этом был виноват он. Разведка и у других бояр не всегда удавалась. Князь Буревой был отважен, но обычно осмотрителен, поэтому раньше и не терпел поражений.
А что касается Гостомысла... Юный князь встал во главе дружины в самое худшее время, каким оно могло быть. Отец потерпел поражение и умер. Он оставил плохое наследство, а Гостомыслу теперь приходится вкушать плоды поражения.
Положа руку на сердце, Девятко не верил, что неопытный мальчишка, хоть он и зовется князем, сможет прогнать данов из города.
Как сообщали купцы, разбойники по всему миру покоряли земли, изгоняли старых королей и садились на их место. А после того, как весной данам, разбившим дружину князя Буревого, придет подмога, их никакой силой невозможно будет прогнать.
Тем более с той, что была у Гостомысла.
Девятко с усмешкой взглянул на молодежь, бестолково махавшую деревянными мечами.
«Этим неумехам только с курями воевать. А старых воинов на пальцах легко было пересчитать. Нет, с такой дружиной серьезной битвы не выиграешь!» — подумал Девятко и пожалел, что не ушел от Гостомысла, когда от него уходила старая дружина.
Конечно, уходить из дружины, к которой привык, не так легко, хотя Девятко и не особенно дружил со своими товарищами, но и воевать с ними ему не очень хотелось. Впрочем, в этом особой трагедии Девятко не видел, — профессиональные воины, как он, нужны любому князю... или конунгу. Разбойникам еще больше нужны воины: в войне со словенами они взяли только один город, правда, важный, а потеряли немалое число воинов. Но до весны еще так далеко...
«Надо уходить скорее от Гостомысла», — подумал Девятко и решил все же зайти в гридницкую.
Он зашел в комнату, сел на лавку и стал ждать, когда воевода обратит на него внимание. В углу комнаты горела печь, и в комнате было душно, поэтому Девятко расстегнул кафтан.
Через минут десять Девятко почувствовал, как его толкают в бок.
— Иди к воеводе!
Девято встрепенулся, — оказывается, занятый своими мыслями, он и не заметил, как дошла его очередь предстать перед воеводой, — он поднялся и быстро прошел к столу.
Стоум поднял на дружинника глаза из-под нахмуренных бровей.
Девятко не понравился этот взгляд, — в упор глядели тяжелые подозрительные глаза, словно копье приставлено к груди.
Девятко почувствовал, как по его спине невольно пробежали мурашки, и в его голове снова всплыло предупреждение Вадима.
Видимо, испуг отразился на лице Девятко, потому что Стоум спросил:
— Девятко, ты болен, что ли?
— Да-да-да! — закивал головой Девятко.
Стоум еще больше нахмурился и сказал:
— Ну, так иди домой лечись.
Девятко подумал, что Стоум всегда относился к нему неприязненно, и потому если он начнет расследование, то припомнит Девятко все грехи, не постыдится приписать и тех, что нет.
Юный князь не станет устраивать открытый суд над дружинником.
Дружинник за дружинника стоит, и так как недавно Гостомысла покинула большая часть отцовской дружины, а оставшиеся еще не поверили в авторитет молодого князя, то лишний раз возбуждать против себя старых дружинников молодому князю опасно.
Но то, что не сможет сделать князь, легко сделает коварный Стоум, — с опальным дружинником он разделается без всякой огласки.
«Да, — подумал Девятко, — надо уходить, пока Стоум не начал расследование».
Девятко не уходил, и в глазах Стоума промелькнуло удивление.
— Тебе чего еще надо? — спросил он.
Девятко склонил голову и сказал:
— Воевода Стоум, я прошу разрешения уехать в город. У меня там дом. А тут живу, как петух на жердочке. Я заболел, и некому даже поднести воды.
Просьба Девятко оказалась для Стоума неожиданной. Он хмыкнул, подергал ус. Наконец спросил:
— Но там же даны. Им не понравится, что дружинник словенского князя живет в городе.
Девятко обрадовался, — хитрый Стоум не понял его замысла. Чтобы скрыть свою радость умышленно громко и печально вздохнул и сказал:
— Это так... но что же делать? Не поеду — умру тут...
Стоум молчал.
Пришлось Девятко предложить:
— Тогда, на время болезни, пусть князь отпустит меня с дружины.
Стоум окинул Девятко странным взглядом, на полминуты задумался, затем сказал:
— Пусть будет так. Можешь уходить. Дружинник волен служить тому, кому желает.
Глава 80
Как и обещал Медвежья лапа старшинам, он вернулся к городу через два дня.
За это время плотники обрубили собачью с рогами голову на датском корабле и приделали к носу высокий лик морской девы.
День был пасмурный: с утра блеснуло солнце, а потом небо заволокло белесой туманной хмарью, и посыпался мелкий холодный дождь. А как только солнце скрылось за почерневшим лесом и на свинцовую воду упала тень, с севера потянуло морозным ветром, игольчато кольнуло лица ледяной пылью, сменившей дождь.
Река опустела, стало неуютно и тихо.
Тишину осторожно резал плеск бережно опускаемых в воду весел и скрип дерева, —- гребцы поленились и плохо смазали салом уключины.
Медвежья лапа, положив руку на борт, вглядывался в темноту. Ходить на струге по темноте без огня опасно, но скоро должен появиться городской причал, на котором находятся сторожа викингов. Попадаться им на глаза не стоило.
— Ни зги не видно! — мрачно проговорил Медвежья лапа.
— Ага, берега совсем не видно! — сказал Белка, который за зоркий глаз был поставлен дозорным. — Так и проглядеть место можно.
— Не дай бог! — сказал Медвежья лапа и предупредил: — Ты, Белка, смотри в оба глаза, чтобы не проскочили место и не попали в лапы к данам.
Белка выругался:
— Леший их забери! Чего они огни не жгут? Давно пора.
Медвежья лапа нагнулся над бортом, всматриваясь в темноту и, видимо, что-то разглядев, проговорил:
— Постой, Белка, кажись здесь нам выходить на берег. Скажи кормчему, чтобы правил к берегу.
Белка пробежал между гребцов и шепнул кормчему прямо в ухо:
— Правь на берег.
Кормчий переложил рулевое весло и громким шепотом скомандовал гребцам:
— Левое весло — табань!
По левому борту гребцы придержали весла в воде, и струг, опустив водяные усы, плавно развернулся поперек реки.
Волна ударила в бок струга и качнула его.
Тогда кормчий дал следующую команду, и струг осторожно двинулся в темноту.
Вскоре появились темные очертания над водой, и нос корабля мягко врезался в песчаный берег. От неожиданного толчка Медвежья лапа едва не кувыркнулся через борт.
