Гарольд распорядился без промедления организовать ему встречу с директором «Лонгвью».
* * *
Касуко приняла его следующим утром. Жалобам Гарольда Барнетта необходимо было уделить первостепенное внимание, проявляя дипломатичность, чтобы не навлечь на себя его гнев. Люк провел в Центре бессонную ночь, к тому же обходительность не принадлежала к его сильным сторонам.
– Когда я подписывался на вашу программу – а я был, кажется, среди первых, кто вам доверился, – вы убеждали меня, что если с моей дочерью когда-нибудь случится несчастье, то при условии, что она выживет, вы сумеете ее исцелить. И вот вчера она едва нас узнавала!
– Мистер Барнетт, до вас нам оказали доверие шестьдесят семей и еще очень много после, и пока что ни одна не разочаровалась. Тогда, если я правильно помню, вы пришли ко мне, потому что Мелли влюбилась в аса авиационной акробатики, который собирался приобщить ее к своему спорту, вы еще назвали его дебилом. Или он был чемпионом кайтсерфинга? Хотя я могу спутать вас с другими родителями…
– Парашютист-акробат, горе-чемпион!
– Вот-вот! Теперь припоминаю… Но дебилом вы его точно назвали, верно? Вы боялись за Мелли, и мы обещали вам, что в случае несчастья «Нейролинк» позволит сохранить и восстановить ее мозг и что «Лонгвью» сможет предоставить вашей дочери самые современные медицинские услуги. Именно это и произошло, даже если тот дебил оказался ни при чем. Ваша дочь возвращается издалека, из невероятной дали, если вспомнить, с какими травмами она к нам поступила. Нынешнему состоянию ее здоровья можно позавидовать, – заключила Касуко, представляя, как улыбается Флинч с портрета, висящего в совещательной комнате. – Итак, мы пообещали вам лучшее, что способна предоставить наука, но не чудо. К Мелли вернется память. Я предоставлю вам отчет о процедуре восстановления, и вы удостоверитесь, что все прошло безупречно. Но очень вас прошу, будьте благоразумны, дайте ей время прийти в себя!
– Время, опять время! Сколько это будет продолжаться?
– Надо отпустить в среднем два месяца на функциональное переобучение, прежде чем пациентка не восстановится полностью – я имею в виду ее организм.
– Она сможет продолжить свою карьеру?
– Когда пройдет переобучение – да. Не вижу никаких причин, чтобы было по-другому.
– А ее интеллект, характер, память? Все это тоже было включено в ваши обязательства.
– Ее интеллект не затронут. Что касается памяти, позвольте кое-что вам объяснить. Вы, наверное, понимаете, что память бывает разная. Пять видов памяти связаны с нашими чувствами, еще три различаются в зависимости от времени. Краткосрочная память управляет настоящим, среднесрочная позволяет вспоминать информацию или событие давностью от минуты до нескольких часов. Эти два вида памяти у Мелли уже работают нормально. Она помнит, как очнулась, помнит людей, приходивших к ней, завтра она вспомнит вас. Долгосрочная память имеет более сложный механизм. Не забывайте, что в жизни Мелли навсегда останется провал: между датой последнего сохранения ее памяти и датой авиакатастрофы. Процедурная память – а это она беспокоит вас, когда речь идет о карьере Мелли, – одна из самых эффективных. Уверяю вас, ваша дочь снова станет виртуозкой. Что касается ее эмоциональной памяти, то она тоже восстановится, но ценой некоторых усилий. Моз каждого человека индивидуален и реагирует по-своему. Когда ваша дочь вернется домой и заживет прежней жизнью, она волей-неволей столкнется с разными стимулирующими воздействиями и это разбудит ее память. Короче говоря, чем дальше, тем больше Мелли будет вспоминать. Единственная помеха – стресс, он парализует мозг. Последуйте моему совету: не проявляйте при ней никакого беспокойства.
– Отлично. Два месяца на переобучение и еще два на возврат к нормальной жизни. Даю эти четыре месяца на то, чтобы вы вернули мне мою дочь такой, какой она была раньше.
Заключив это соглашение, содержавшее плохо скрытую угрозу, Гарольд Барнетт поднялся. Сомнения его не покинули, но кое-какая уверенность вернулась. Он пожал Касуко руку, и его удивила ее сила – как-никак, эта женщина была старше его по меньшей мере на десять лет.
Прежде чем уйти, он захотел увидеться с дочерью.
Палата оказалась пуста. Медсестра сказала, что Гарольд найдет Мелли в классе переобучения на нижнем этаже.
Гарольд не стал дожидаться неторопливого лифта и воспользовался служебной лестницей.
В иллюминатор в распашной двери он увидел дочь: на голове у нее был утыканный электродами шлем, при этом она заново училась ходить, держась за параллельные брусья.
Он постучал в круглое окно, привлекая ее внимание, и помахал рукой. Ей пришлось ответить ему улыбкой – руки были заняты. Такая простая вещь, как эта ее улыбка, переполнила его чувствами. Такого с ним давно не бывало.
А как давно, собственно? Он думал об этом, садясь в машину. Но вспомнить так и не удалось.
* * *
– Вы уверены, что этот человек – мой отец? – спросила Мелли.
– Совершенно уверен, – ответил физиотерапевт любезным тоном. – Как и в том, что женщина, приходившая с ним, – ваша мать.
– А братья и сестры у меня есть?
– Чего не знаю, того не знаю, мисс. Могу навести справки. А теперь сосредоточьтесь на упражнениях.
Увидев в глубине класса пианино, Мелли спросила:
– Можно мне будет попробовать поиграть?
– Да, немного позже.
* * *
Мелли превратила физиотерапевта в своего союзника. На утреннем занятии она пересказывала ему вопросы, заданные ей накануне родителями. Запоминать их для нее не составляло ни малейшего труда.
Физиотерапевт отправлялся на охоту за информацией: рылся в ее истории болезни, расспрашивал лечащего врача, подключал к делу медсестру – той следовало, не вызывая подозрений, задавать вопросы Бетси. В заговоре участвовала Касуко, выуживавшая из Экстернета всевозможные сведения о личной жизни и карьере Мелли, благо в газетах, у блогеров и обычных поклонников можно было без труда найти почти все, что требовалось. Каждый день после занятий Мелли жадно поглощала полученные через физиотерапевта сведения, пряча раздувавшиеся день ото дня папки от регулярно навещавших ее Гарольда и Бетси.
День за днем она все больше узнавала о том, кем была, запоминала лица и имена своих прежних знакомых, любимых, коллег-музыкантов, дирижеров, журналистов, даже дальних родственников. Убедившись, что ее долгосрочная память по-прежнему хромает, Мелли постепенно научилась ломать комедию, все лучше влезая в шкуру Мелоди Барнетт, пианистки с громким именем.
Гарольд был сдержаннее, зато Бетси ничего не стоило убедить, она была счастлива, что опять обрела дочь, тем более когда ту отпустили из Центра, разрешив приходить в себя в домашней обстановке.
Спустя восемь месяцев после авиакатастрофы Мелли уже была готова зажить согласно написанному для нее сценарию. Открывалась новая глава, чтение которой сулило несравненно больше уверенности, чем пустые страницы ее памяти.
