Билеты перепродавались втридорога из-под полы в нескольких метрах от входа.
Вот уже час веренице такси не было конца. Машины останавливались под навесом, выпускали пассажиров и отъезжали, негромко шурша шинами.
Наряды поражали изяществом, роскошью, чувственностью, некоторые – откровенной провокационностью. Дамы из высшего света щеголяли в последних моделях от Ирис Ван Херпен и Ноа Равив. Джон Твейн, модератор крупнейшего веб-сайта, спешил задать вопросы мэру и его супруге, шествовавшим через вестибюль.
Мелли Барнетт, спрятавшись от всей этой суеты, поправляла перед зеркалом свой скромный макияж. Костюмерша тем временем сооружала пучок из ее длинных волос.
Драгоценные мгновения тишины в артистической уборной помогали ей сосредоточиться. Она зажмурилась, положила пальцы на туалетный столик и беззвучно повторила изысканную увертюру «Молодых танцовщиц в вечернем свете». Исполнение произведения Жюля Маттона требовало виртуозного мастерства и незаурядного чутья. Мелли знала, что публика не простит ей ошибки. Пианистка ее уровня на каждом концерте подвергает себя опасности. Критики в пятом ряду, где сама лучшая акустика, как и истинные ценители, ждут, что она выложится, покажет, на что способна.
В дверь постучали. Джордж Рапопорт, музыкальный директор, застыл в дверном проеме, боясь ее потревожить. Он предупредил, что двери уже закрыты, все места в зале заняты.
Мелли посмотрела на электронные часы в углу зеркала.
– Занавес поднимется через несколько минут, – предупредил директор. – Ваша публика ждет.
Мелли отодвинула кресло и встала.
– Удивим их – начнем вовремя, – ответила она, позволяя костюмерше поправить последние складки на ее платье.
Она пошла впереди директора по коридору, ведущему на арьерсцену, и задержалась за кулисами, чтобы, послушав ропот зала, победить нервозность. Последние следы волнения улетучатся при первых аккордах, когда она окажется отрезана от мира и перестанет чувствовать устремленные на нее взоры. Всякий раз перед выходом на сцену Мелли спрашивала себя, почему выбрала эту профессию. Можно было бы совершенствоваться в фортепьянном искусстве в семейной тиши или ограничиться скромным кругом слушателей, которые не стали бы подкарауливать ее промахи, излишне вдохновенную синкопу, пропуск, а искренне восхищались бы ее мастерством. Но судьба распорядилась иначе, вернее, иначе распорядился ее отец: с самого ее детства он требовал, чтобы она была безупречна. Не совершенствовать дарованный жизнью талант было бы недостойно для девочки из семьи Барнетт.
Мелли сделала несколько глубоких вдохов и вышла под лучи прожекторов навстречу шквалу аплодисментов.
Она уселась на табурет, дождалась, пока публика затихнет, – и ее пальцы побежали по клавишам.
Отзвучали последние аккорды. Публика на какое-то мгновение беззвучно застыла, охваченная волнением, а потом устроила ей оглушительную овацию.
Пианистка встала и поклонилась публике. Рапопорт вышел на сцену и вручил ей букет роз, который она положила на рояль, чтобы еще раз поклониться.
Сердце выскакивало из груди, она была счастлива, зрители в пятом ряду отчаянно ей хлопали. Завтра она с удовольствием будет читать газеты. Она проснется в другом гостиничном номере, в другом городе – и так будет продолжаться до конца турне.
Ее вызвали на поклоны в пятый раз, потом она скрылась за занавесом и больше уже не выходила. В зале зажегся свет.
За кулисами она сбросила концертное платье на руки костюмерше, та помогла ей натянуть повседневную одежду.
Перед служебным входом ее ждал автомобиль.
Ее быстро доставили на вертолетный аэродром. Оттуда она всего за десять минут должна была перенестись в муниципальный аэропорт Лоуренс, где ее ждал частный самолет. В Чикаго она прибывала около часу ночи – самое время, чтобы лечь спать.
Винты завертелись, и Мелли, пригнув голову, поднялась на борт. Сев сзади, она надела поданные пилотом наушники.
– Такая пассажирка для меня большая честь, мисс Барнетт. Застегните ремень, сейчас ветрено, возможно, нас немного поболтает, – предупредил он. – Никакой опасности, минут двадцать – и мы на месте. Полет продлится немного дольше, чем предполагалось: после одиннадцати вечера мне положено лететь над заливом, а не над жилыми кварталами. Мы будем держать курс на запад, минуем Салем и приземлимся спустя несколько минут. Ваш самолет уже на летном поле.
Турбины оглушительно ревели, наземный служащий проверил, хорошо ли пристегнулась пассажирка, захлопнул дверцу, отошел в сторону и поднял большой палец.
Вертолет взмыл в воздух. Мелли проводила взглядом городские огни, тянувшиеся узкими нитями к дальним пригородам. Шел мелкий дождь, видимость оставалась хорошей. Если бы не шум лопастей, картина была бы умиротворяющей.
Город исчез из виду, под ними теперь простирался черный океан с белыми точками – гребнями устремлявшихся к берегу пенных волн.
Вертолет содрогался от порывов ветра. Он то и дело норовил ухнуть в воздушную яму, но пилот раз за разом набирал высоту.
Ветер крепчал, в фонарь кабины хлестал ливень, вертолет трясло, линия горизонта опасно кренилась.
– Погода ухудшается. Придется приземлиться и переждать ненастье! – крикнул летчик в микрофон.
Машину раскачивало, она завалилась на правый борт, потом опасно накренилась вперед, но выпрямилась. Снова опасный боковой порыв ветра. На ярмарочных аттракционах трясет не так сильно, как в вертолете, но там поощряется отчаянный ор, хотя известно, что мучение будет недолгим; в кабине же вертолета царило напряженное молчание.
Теперь пилот помалкивал. Правой рукой он твердо держал рычаг, левой действовал не менее уверенно, ноги словно вросли в педали. Мелли опасалась хвататься за петлю, потому что в очередной воздушной яме могла вывихнуть палец.
Вертолет летел змейкой. Пилот пытался выжать из двигателя мощность, которой явно недоставало.
Значит, снижение. До берега было недалеко, иногда внизу белели набегавшие на берег волны.
– Ноябрь Четыре Ноль Семь Лима Гектор, диспетчерский пункт Логана, вертикаль Томпсон Айленд, курс 330, попали в сильный шквал, дальнейший полет невозможен, попытаюсь сесть, – сообщил пилот спокойным голосом.
– Ноябрь Четыре Ноль Семь Лима Гектор, – ответил контрольно-диспетчерский пункт Логана, – сворачивайте к нам, курс 355.
Пилот понял, что находится на недостаточной высоте и при таком напоре ветра не сможет ее набрать. Налетав сотни часов, он не впервые попадал в бурю, но так стремительно события не развивались еще никогда. Шквал обрушился на них со стороны моря, внезапно, и дальше держаться в воздухе стало невозможно. Турбина надрывалась, корпус мелко вибрировал, управление почти отказывало.
На приборной доске замигала красная лампочка: двигатель набрал предельную мощность.
– Не получится, – сообщил пилот. – Приводняюсь на Плежэ-Бей.
