Однажды вечером, почувствовав небольшое улучшение, она присоединилась к нему за ужином в гостиной. Она двигалась, хватаясь за мебель и волоча непослушную ногу – так тянут на поводке упирающуюся собаку. Джош хотел встать, чтобы помочь ей, но она знаком приказала ему сидеть.
Сев напротив, она уставилась на него почти сердито.
– Я сделал что-то дурное? – спросил он, приподняв бровь.
– Не дурное, а опасное.
– Если ты намекаешь на макаронник, – он уставился в свою тарелку, – то я сознаюсь, что в нем больше расплавленного сыра, чем макарон. Просто я еще слишком молод, чтобы думать о холестерине.
– Я о твоей мимике, о жизни, которую ты ведешь, о том, что ты целыми днями только и делаешь, что за мной следишь. Вот что опасно! Для тебя и для меня. Так ты преподнесешь Барту на блюдечке двойную победу. Я не позволю, чтобы он получил такой подарок. Только не ты, слышишь? Если у тебя не получится, я пойму. В таком случае собери чемодан – и скатертью дорога.
– При чем здесь Барт? Речь о нас с тобой. Я провожу время так, как хочу, а хочу я одного: быть с тобой каждую секунду, ни одной не потерять, наполниться твоим ароматом, теплом твоей кожи, твоим взглядом, биением твоего сердца. На свете нет места, где бы мне хотелось быть так, как в этой разобранной постели.
– Я не могу тебе этого позволить, милый Джош. Сердце тебе разбила премудрая Бренда, а я хочу навсегда остаться той, кто наполнил тебя любовью. Пусть этой любви будет столько, что лучшим твоим умением в жизни останется именно любить. Знаешь, в конечном счете все сводится к двум чувствам: страху и любви. После моего ухода, когда тебя отпустит страх, у тебя останется одна обязанность – любить изо всех сил, без передышки, каждый подаренный тебе день. Хочу, чтобы ты обещал мне это, потому что это – единственная вечность, в которой я уверена. Когда у тебя вспыхнет спор с той, кто придет мне на смену, ты вспомнишь обо мне, будешь знать, что я за тобой наблюдаю; если примирение не наступит немедленно, я утоплю тебя в струях ливня, потому что это будет в моей власти, берегись! Подведи меня к окну, – попросила она, – и дай мне слово. И да будет нам свидетелем святой Крокодил.
Джош помог ей и уставился через стекло на небо.
– Больше смахивает на святого Боа, – пробормотал он хрипло.
– Да ты слепец, милый Джош! С каких пор у змей отросли лапы?
Луну загородило тонкое слоистое облако.
– Завтра, – заговорила она, – тебе придется позвонить Амелии. Мне хочется увидеть отца.
* * *
Сэм выбрал ночной рейс, пересекавший континент с запада на восток. Когда он позвонил в дверь лофта, Хоуп попросила Джоша оставить их одних, но не уходить надолго.
Джош деревянной походкой отправился в магазин. Альберто впустил его в свою каморку и угостил кофе.
Немного погодя Джош ушел и долго слонялся по улицам квартала, пока не задержался перед витриной одного из магазинов. Глядя на небесно-голубой свитер, он представил, как Хоуп примеряет его, как глядится в зеркало, как на лице ее появляется беспокойство и она спрашивает, не слишком ли дорогая эта вещь.
Счастье в конечном счете сводится к мелочам.
* * *
Сэм ждал его около дома, такси мигало «аварийкой» во втором ряду.
Они обменялись выразительными взглядами.
– Просить милостыню ради записи диска еще куда ни шло, – заговорил Сэм, – но ради того, что вы двое вбили себе в голову, – настоящее бесстыдство! Я хотел набить тебе морду, но Хоуп не позволила. А то ты не знаешь, что все это – полный вздор! Науке еще предстоит преодолеть не один световой год, прежде чем появятся серьезные компании по криогенизации. Вы лишили меня права скорбеть на могиле моего ребенка, отняли надежду в конце концов навсегда с ним проститься… Знать, что она покоится в каком-то контейнере, будет для меня каждодневной пыткой, потому что это противоестественно. Все мы смертны. Даже если допустить, что в далеком будущем она очнется, то как знать, какая ее часть вернется, а какая нет? Ты задавал себе этот вопрос? Ты ослеплен эгоизмом. Ты понимаешь, что если оставить такие вопросы без ответа, то для отца они будут невыносимыми? Хотя, – уступил он со вздохом, – раз такова ее воля, мне остается только ее уважать, это ведь ее жизнь. Мы растим детей, отдавая им всю нашу любовь и зная, что придет день, когда они нас покинут, и что придется их отпустить и радоваться, что их жизненный выбор не совпадает с нашим. Это сладостное и в то же время горькое подтверждение того, что нам удалось сделать их взрослыми и самостоятельными. При этом я смиренно признаюсь: всю жизнь я считал, что быть взрослым – значит знать, чего ты хочешь и во что веришь, но сейчас я уже ничего не хочу и ни во что не верю.
Сэм помолчал, помялся, чувствуя себя не в своей тарелке, и в конце концов обнял Джоша.
– Спасибо, что ты дал ей то, чего не способен был дать я. У нас останется общая драгоценность – любовь к Хоуп, а она ведь безмерна, правда?
И Сэм, не попрощавшись, побрел прочь.
– Вы не останетесь?
– Нет, это она мне тоже запретила, хочет остаться вдвоем с тобой. Наверное, так лучше. Я вернусь, когда все будет кончено.
Отец Хоуп сел в такси. Джош окликнул его в последний раз:
– Сэм, взнос был от вас?
– Нет, от Амелии, – ответил он и отвернулся.
Машина исчезла за углом.
* * *
Джош поднялся по лестнице. Люк уже ждал его, сидя в кресле.
Хоуп, вытянувшись на кровати, почти не дышала, при каждом вздохе из ее легких вылетал свист.
Джош сел рядом с ней, взял ее руку, стал гладить пальцы. Потом отвернулся к окну.
Его взгляд заскользил по кирпичным фасадам квартала, где они с Хоуп поселились год назад. По пустой улице заметались синие и красные блики, озаряя комнату, перед дверью дома остановился маленький фургон.
– Джош, – прошептала Хоуп еле слышно, – не смотри, не нужно, нам с тобой всегда хватало молчания.
Джош наклонился к Хоуп и поцеловал ее. Она приоткрыла бескровные губы.
– Джош, мне так повезло, что я познакомилась с тобой, – произнесла она с улыбкой.
Это были ее последние слова.
* * *
Следующим вечером к Джошу зашел Люк.
Тот сидел у окна в кресле Хоуп. Голые ветки вишневого дерева дотягивались до самого стекла.
Только еле слышно звучавшая песня Саймона и Гарфанкела скрашивала его одиночество.
Ужасно, когда любимый человек по-прежнему рядом, хотя его больше нет в живых.
Мелоди
15
Зрители толпились на ступеньках Симфони-холла, зарядивший дождь никого не отпугнул, все билеты были раскуплены.
Они съехались со всей Новой Англии: из Нью-Гемпшира, Нью-Йорка, Мэриленда, Род-Айленда и Коннектикута.
