И это была одна причина. Вторая заключалась в том, что взять у отшельника можно немногое.
Чертыхаясь, я прошел по грязному двору, где луж больше, чем крыс на хервингеммской помойке, и уже возле двери моего носа коснулся сладковатый запах.
– Ясно, – вздохнул я.
Шарфа у меня не было, так что я воспользовался носовым платком, опустив его в ближайшую лужу. Прижал эту импровизированную повязку к носу, рывком открыл конечно же незапертую дверь.
В полумраке задвинутых штор я едва не налетел на ведро. Прошел сквозь дым вкуса хлебной плесени и, повернув ручку, распахнул небольшое окошко, впуская свет и свежий утренний воздух.
Комната со скудной мебелью, грубыми досками, минимум вещей. На пружинной кровати, в углу, лежал мой старый знакомый. Трубка, с помощью которой он курил серый порошок, валялась на полу, и стоило порадоваться, что Кроуфорд, пребывая в туманных снах, не спалил жилище.
Я не стал подходить к нему. Уверен, под подушкой у него обоюдоострый клинок, а я не тот парень, что готов ввязываться в борьбу с человеком, чей разум пребывает в иных мирах.
К черту такой опыт. С кем-нибудь другим подобное, может, и прокатило бы, но только не со стариной Кроуфордом. На тумбочке лежал револьвер и стояла полупустая бутылка джина из стекла вкуса леденцов в жестяной коробке. Я, все так же прижимая платок к лицу, взял бутылку, и в этот момент Юэн открыл глаза.
Они у него точно вода, совсем блеклые и светлые. Да к тому же еще и совершенно безумные. Он смотрел на меня, но, судя по всему, видел что-то иное.
– Тук! Тук! Тук! Стучат ледовые молотки. Тук! Тук! Тук! Хватит стучать! Хватит!
Голова Кроуфорда вновь упала на подушку.
Я вышел на улицу, не став закрывать за собой дверь. Мимо запущенных грядок прошел к часовне. Поднял руку, нащупал наверху дверного косяка ржавый ключ, который повернулся в дверном замке лишь с третьего раза.
Через пыльные стекла без всякого намека на витражи проникал тусклый свет. Большой, грубо струганный деревянный крест стоял прислоненным к алтарю, весь пол покрыт кусками штукатурки, осыпавшейся с потолка. Три лавки были относительно чистыми, но общая запущенность помещения удручала, напоминая отсыревший и заброшенный подвал. Если бы не моросящий дождь, я вряд ли бы здесь остался. А так выбора особого не было.
Джин, несмотря на неизвестную мне марку (кажется, производства Рузы, судя по незнакомым буквам), оказался вполне сносным. Рот наполнился разнообразным цветом. В основном зелеными оттенками. Если подумать, то кроме можжевельника здесь было множество нот дикой сливы и терна, но к ним вполне гармонично подмешивались цитрусовые, а послевкусие осталось ярким, точно чайная роза. Я еще раз взглянул на бутылку, теперь уже с удивлением. Рузцы, которые всегда славились производством водки, создали джин уровня Королевства. Хотя старина Уолли убил бы меня за столь кощунственные слова. Да и вообще убил бы, узнав, что я изменил напитку богов – виски.
Подразделение Кроуфорда, прежде чем попасть в Компьерский лес, тянуло лямку на юге Галькурды, вместе с горными стрелками Колониальных Сил
[59]. В душных горах, покрытых джунглями, где в долинах свирепствовала малярия, пили все. Даже искиры. И предпочитали джин, который, казалось, выходил через поры солдат вместо пота. Кроуфорд так пристрастился к нему, что, сидя в «Матильде», порой скрипел зубами, сожалея о том, что на сотни миль вокруг нет ни одной бутылки самого завалящего «Болдса»
[60].
Я не стал налегать на дикий и грубоватый напиток. Не заметишь, как от одиночества уговоришь все без остатка. День только начинался, чтобы тратить его настолько бездарно. Следовало проявить терпение и дождаться, когда Юэн прибудет обратно на скоростном экспрессе своих видений.
Он выполз на крыльцо в полдень, аккурат в тот момент, когда дождь перестал просачиваться через дырявую крышу. Впечатление создавалось такое, что Кроуфорд выбрался не из своей хибары, а по меньшей мере из могилы. Вид у него был неважнецкий.
Запавшие щеки, покрытые недельной щетиной, красные веки, лихорадочно поблескивающие бесцветные глаза. Да и одежда в полном беспорядке – колоратка
[61] отсутствовала, а сама сутана была такой, точно Юэна катали по песчаному карьеру какие-то не в меру ретивые прихожане.
Впрочем, последние остались в прошлом. Юэн – священник, лишенный сана, а его часовня не нужна ни городу, ни людям, что живут здесь. Кажется, я единственный ее посетитель за многие годы.
У Кроуфорда простое лицо. Худое и костлявое. Высокий лоб с большими залысинами, темные волосы и слишком уж густые брови. Вид он излучал отнюдь не добрый, и сказать, глядя на него, что перед тобой кроткий священник, никак не получалось. Правда в том, что мой сослуживец такой же священник, как я китобой, но в отличие от меня он не желает верить в эту правду и считает, что выбрал единственный путь к душевному спокойствию. Что же. Мы все предпочитаем обманывать себя, дабы не видеть истину, которую показывает нам зеркало.
А еще Юэн очень маленького роста. Коротышка. Недомерок, если угодно. Но я не стал бы говорить это ему, когда несостоявшийся святой отец пребывает в дурном настроении.
– Итан, дери меня черти. – Он провел по шершавой щеке широкой ладонью, точно желая скомкать свое лицо. – Ты ли это или Господь все еще шутит надо мной?
– Думаю, самых больших шуток ты можешь ждать от той дряни, что куришь. Привет, Юэн. Вижу, ты не слишком далеко зашел в поисках бога.
– Я обрел Его – Он провел языком по губам, затем поправился: – Точнее, на пути к Нему. А ты? Как далеко ты зашел в поисках дьявола?
Кроуфорд один из двух моих сослуживцев, узнавших о том, кем я являюсь на самом деле.
– Борюсь с ним с переменным успехом.
– Тебе стоит обратиться к Богу. Он поможет.
– Боюсь, он не может помочь даже такому праведнику, как ты. Чего уж говорить обо мне.
– Праведник? – Ухмылка у него была словно трещина в горной породе. – Твоя вера в меня порой сильнее моей.
Я протянул ему бутылку джина, но Кроуфорд скривился так, словно ему сунули под нос стухшую скумбрию.
– Какой сегодня день?
– Первый вторник октября.
– Твою мать, – пробормотал он. – Потерял почти неделю.
– Пойду поставлю чайник.
Он вяло кивнул и, закрыв глаза, прислонился лбом к дверному косяку. Говорят, отходняк после серого порошка и экспресса в страну грез такой, словно в тебя на полном ходу влетел спортивный мобиль. Чтобы воспринять обыденность, требуется какое-то время.
