Иногда я думаю, что мои кости тоже лежат там. Где-то затерявшись меж корней, возможно, в старой оплывшей траншее или на дне неглубокой узкой речушки. Я там, среди сотен братьев по крови и стали, сплю вечным сном под ворохом старых листьев, слоем земли или воды. А то, что со мной сейчас происходит, всего лишь бесконечный сон. Если угодно – посмертие. Не рай и не ад. Я словно застрял между мирами.
Порой вырваться из цепких пальцев этого наваждения, мыслей о том, что мертв, очень непросто.
У меня получается. У многих из моих сослуживцев – нет.
Та война, мерзкая сука, до сих пор пожирает людей. Дотягивается до них из прошлого через память и кошмары. И некоторые оказываются на грани, не выдерживают и добавляют свои имена в негласные списки статистики неучтенных жертв.
Мы – поколение войны. И мы мертвы, даже если живы. Большинство из нас точно. Мы умерли в тех окопах, лесах, на городских улицах, лугах и в оврагах. Потеряли свою радость, веру в жизнь, в людей и справедливость. Они были смыты с нас чужой и собственной кровью, голодом, копотью пожаров от полей сожженного хлеба, запахом пироксилина и гниющих тел.
Те, кто ушел на фронт в молодом возрасте, через четыре с половиной года вернулись лишь с одним умением – убивать. И этот «дар» нам приходится нести через всю свою жизнь. В ком-то он спит, в ком-то бодрствует.
Я встал, вышел из столовой на обзорную галерею. Кроме меня сейчас здесь находился лишь господин в светло-голубом шерстяном костюме. Он рассеянно вертел в руках серебряный портсигар, затем, как видно надумав, прошел мимо бара и направился в курительную комнату.
Предупредительный бармен распахнул перед ним дверь. Мельком я увидел воздушный шлюз, за которым было еще одно помещение с дорогими кожаными диванами. В нем создавалось небольшое избыточное давление, препятствующее проникновению водорода, и находилась единственная электрическая зажигалка на всем судне.
В первом классе было пусто. Хенстридж оказался прав, «Облачная компания» после взрыва «Бриза» испытывает временные неудобства – люди боятся повторения терактов, обещанных нашими радикалами. И воздушные суда из Королевства ходят можно сказать, что порожняком. До тех пор пока отдел Грейвплейса не поймает террористов или же пока газетчики не найдут более подходящую тему.
Я прошел мимо библиотеки, коричневые панели которой отлично имитировали настоящее дерево. Сейчас она была невыносимо ярка – кобальтовые обои, оранжевый диван, ядовито-зеленые монстеры в лимонных горшках.
Проигнорировал свою каюту первого класса (охра, алюминий, пастель и белый) и, толкнув дверь, оказался на маленькой фронтальной веранде, сразу за чайной комнатой, под кабиной пилотов.
Из скошенных окон открывался изумительный вид на окрестности, который, впрочем, меня не интересовал. В этой части судна был чудесный угол, рядом с переборкой, где уместили маленькую лавочку, всего лишь в шаге от эвакуационной шлюпки – агрегата, так похожего на огромное ведро, которое сбрасывали с пассажирами первого класса в случае аварии дирижабля.
Во время войны, когда пушки с земли жгли небесные сигары, людям, оказавшимся в небе, не оставалось ничего иного, как отправиться на тот свет. Но за прошедшие годы технологии шагнули вперед, и теперь появились средства спасения.
Во всяком случае, у тех, кто купил себе место на палубе первого класса. Мир становится безопасным. Но пока, к сожалению, лишь для одиночек, способных за это платить. Социальная разобщенность все еще огромна, даже несмотря на то, что мы живем в просвещенный век и умеем летать.
Я прислонился спиной к переборке и пониже надвинул кепку, отсекая большую часть света.
Стало немного легче.
Но перед глазами у меня все еще плескался алый, пурпур, оранжевый, бордовый и желтый.
Все цвета пламени…
Вода – точно внезапное пробуждение. Леденящая. Я ушел в нее с головой, ощущая невероятнейшую легкость во всем теле и больше не страшась никаких предвестников.
Они исчезли, сгинули, растворились в огне и оставили меня в покое. Над головой вспыхнуло зарево, ножом чиркнувшее по глазам, заставившее мозг захлебываться в феерии красок. Словно кто-то разбил витраж в соборе Святого Павла, и все эти разноцветные миллионы осколков летят тебе в лицо, сверкая на солнце.
Прекрасное зрелище.
До тех пор, пока они не встречаются с тобой и не превращают в лист изрезанной бумаги.
Я вынырнул далеко от горящего корабля. Меня втащили на катер речной полиции, и воздух после вынужденного купания показался еще более холодным, чем прежде.
Билли, встретивший меня на палубе, сказал с невольным уважением:
– Ты везучий сукин сын!
Он был так любезен, что добыл для меня шерстяное одеяло – самая подходящая вещь после осеннего купания в Туиде. Один из копперов сунул мне в руки керамическую кружку с горячим чаем, в который какая-то добрая душа щедро плеснула бренди.
Чай обжигал губы, и я, прищурившись, смотрел, как полицейские вылавливают из воды немногочисленных уцелевших контрабандистов.
«Мандрагора» горела от носа до кормы. Тонуть она пока не собиралась и огненным остовом дрейфовала вниз по течению. Приближаться к колесному пароходу никто не спешил. Спасать на нем уже было некого.
Чуть позже, когда мы плыли к пристани, расположенной за Доклэндсом, инспектор Юарт наконец-то разглядел меня повнимательнее и сказал, не скрывая своего ошеломления:
– Итан! Что у тебя с глазами?!
Я представлял, что он видит. Один сплошной зрачок, в котором, точно звезды, все время крутятся огненные песчинки. У каждого свои физические проявления после использования ингениума. Мои вот такие. Они исчезнут меньше чем через двадцать минут, но раз уж попался, то придется врать.
– Не знаю.
– Они выглядят…
– Так же, как я себя чувствую. Ничего удивительного, – перебил я его. – Трюм у Ингрема был забит отнюдь не виски. Он перевозил какую-то дрянь, и я здорово ею надышался. Пылает она зверски.
– Тебе надо показаться врачу.
Конечно же покажусь. Лет через сто.
– Что там случилось? – Билли достал папиросу и закурил.
– Мы постреляли друг в друга для затравки, а потом я нашел в трюме контаги.
Билли уставился на меня странно. Словно бренди в чай налили с большим избытком.
– С тобой все в порядке? Этот газ…
– Слушай. Я в здравом уме. В трюме сидел контаги. А еще я видел искирку на корабле. И эта тварь принадлежала ей.
Мой бывший напарник задумчиво затянулся, сделал паузу, выпуская щекочущий ноздри дым:
– Если все так, как ты говоришь, то это не похоже на дела контрабандистов. Что-то куда более серьезное. Контаги на нашей территории… здесь пахнет привлечением Королевской службы
[24].
