– Вам пришла посылка, и я по привычке, словно бы нам каждый день приходят посылки, вскрыла ее, – заскулила Нина Яковлевна. – Словно это не посылка, а письмо. Машинально, понимаете? Извините меня, Петр Андреевич, извините. Я не хотела. Просто так получилось. Мне так неловко перед вами…
У Беленкова волосы на голове зашевелились.
– Какая еще посылка?
– Вам надо сесть в мою машину, чтобы вас никто не видел. Посылка странная, я бы даже сказала – удивительная. Да вы сейчас сами все увидите.
…Он вернулся к Бурову очень бледный. Положил что-то на стул. Не говоря ни слова, плеснул себе водки, бросил в стакан несколько кусочков льда. Опрокинул в горло. Закусил лимоном.
– Моя секретарша только что принесла мне пакет, – сказал он с набитым ртом и кивнул на лежавший на соседнем стуле сверток. – Примерно такой же, как и у тебя. Валя, что все это значит?! Это как же мы с тобой провинились в этой жизни, что нас так жестоко наказывают?
– Ладно – нас, Петя… Но при чем здесь они? Они – молодые, им бы детей рожать, а их раздели, задушили и выбросили, как какой-то мусор, в кусты. Господи, какая же трагедия, какое горе! Я должен что-то сделать для этой семьи. Вот только как представлю, что прихожу к ним и говорю – это со мной она проводила столько времени, на меня она, можно сказать, потратила последние дни своей жизни… Они же ничего не знали о нас. Она ужасно боялась этого. Говорила, что родители не позволят нам быть вместе. А я… Если бы ты только знал, Петя, как я был счастлив с ней! Она – такое чистое существо. Ходила со мной по магазинам, радовалась каждой мелочи. Ее так многое в этом мире восхищало. Она еще не успела потерять вкус к этой жизни, понимаешь? Она хотела всего и сразу. Впереди ее ждало еще столько радости, удовольствий. Я уверен, что мы были бы с ней счастливы. Я бы развелся с женой и женился на Мариночке. Господи, да как же мне теперь без нее жить-то? Я так много всего напланировал, и все мои планы были связаны только с ней. Я дышал ею, понимаешь?
Буров внезапно побагровел. Он вдруг понял, что никогда и ни с кем еще не говорил о Марине. Петр был первым, кто узнал и о его горе и о том, как он был счастлив с Мариной. И теперь, когда он будет его видеть, не сможет не вспоминать этот кошмарный день.
– А я потерял Олю. Но только не понял этого, – пожал плечами Беленков.
Они вдруг одновременно осознали, что в природе не существует слов, которые позволили бы им выразить то горе и отчаяние, ту безысходность, охватившие их при мысли, что они потеряли своих самых дорогих и близких людей.
– Зачем мы тратили попусту время? Обманывали их? – произнес Петр, и ему тоже стало стыдно.
Бурову позвонили. Он нехотя ответил:
– Да, Буров, слушаю. А… Коля? – Прикрыв трубку ладонью, он сказал, обращаясь к Петру Андреевичу: – Это Перекалин. Что случилось, Коля? Хорошо, надо так надо. Мы с Петей в «Лагуне».
Он отключил телефон.
– Он говорит – у него большая беда.
24
Рита спокойно работала над Костиным портретом, чувствуя себя полной необычайных сил и энергии, и в душе радовалась тому, что сходство ее работы с молодым человеком было настолько велико, что иногда, когда от напряженных усилий взгляд ее затуманивался, она и сама уже не могла определить, где же Костя, а где написанный маслом портрет. Но этот самообман длился всего несколько секунд.
Конечно, они много говорили. Начинали, как правило, ни о чем, просто перебрасывались фразами, а потом, слово за слово, порой добирались до откровенных тем, связанных с личной жизнью каждого. С одной стороны, Костя был достаточно инфантилен, чтобы Рита чувствовала себя рядом с ним свободно, как с ребенком. С другой, она любовалась им как произведением искусства, точнее, великолепным творением природы. Ее восхищало в нем все, начиная с кожи и черт лица, заканчивая блестящими волосами, приятным голосом, нежной улыбкой. А уж как ей хотелось его потрогать, провести ладонью по волосам, лицу, поцеловать в губы.
Прав был Марк: она неисправимая эстетка и любит все прекрасное, в том числе и людей.
– Вы, Рита, такая красивая, – от темы путешествия по Гималаям совершенно неожиданно Костя перешел на личности. Он порозовел, ну совсем, как мальчик. – Жаль, что вы замужем.
– Это почему еще? – Она сделала большие глаза. – Костя, вам вредно долгое время находиться в женском обществе. Вы начинаете нести чепуху.
– Но это не чепуха, я вот сижу перед вами и просто млею от счастья. И все эти разговоры, философствования – ничто по сравнению с той силой, что заставляет меня приходить к вам каждый день. Это невероятное наслаждение – видеть вас, слышать ваш голос. Да я влюблен в вас по самые уши, вы разве не чувствуете?
Она не ожидала от него такой смелости. Ай да Костик! Такой тихий вроде бы, робкий, но, похоже, теряет голову. И не только. Еще – стыд и всякую осторожность. А если бы его подслушал Марк? Так, случайно? Что бы он подумал о нем? О них?
Для Риты это превратилось в приятную и будоражащую игру: одно дело получать комплименты от Марка, другое – от этого пока что чужого ей мальчика. Приятно, очень приятно, просто голова кругом идет. Как хорошо, что Марк еще не научился читать ее мысли. И пусть это не влюбленность с ее стороны, конечно же, нет, ведь она любит Марка, но все равно, любой женщине хочется, чтобы ею восхищались, ловили ее взгляды, смотрели на нее с обожанием.
И тут Рита заметила, куда смотрит Костя. Она же по привычке надела свою рабочую юбку из старой золотистой тафты. Когда-то давно она сама сшила ее и для удобства распахала разрез почти до самого пояса. Чтобы было легко перемещаться по мастерской и ходить вверх-вниз по лестнице. Вероятно, стоя перед мольбертом и переминаясь с ноги на ногу, а то и отходя от него, чтобы взглянуть на работу издали, она производила определенные движения бедром и юбка распахивалась, предоставляя Косте возможность насладиться видом ослепительно-белой ноги. Распашонка из мягкого старого льна с большим вырезом – чтобы ничто не могло помешать движению. А под распашонкой… Она улыбнулась своим мыслям – да она же, вооружившись кистями, просто соблазняет этого мальчика, этого принца в голубом бархатном берете.
– Костя, о любви – ни слова. – Она погрозила ему пальцем, не в силах сдержать улыбку. – Иначе придется прервать наши занятия.
– Но жизнь существует и вне этой мастерской, – ответил ей улыбкой на улыбку принц.
– Сейчас тебя кистью стукну по носу, тогда узнаешь, что значит отвешивать подобные комплименты и делать признания замужним женщинам!
– Я буду только рад. – И он приподнял подбородок, словно подставляя лицо под удары.
Рита отложила в сторону кисти, стянула с рук жирные от красок хирургические перчатки и швырнула в корзину для мусора. Приблизилась к Косте и, наклонившись, поцеловала его в губы. Как одарила.
– Это все. Сеанс окончен.
Она почувствовала, что краснеет. С чего бы это?
