– А что это за кулон?
– Да обычный кулон. Хотя… Нет, конечно, не обычный. Очень красивый, массивный, я бы даже сказал, что это не кулон, а целое колье. Марина просто заболела им. И так совпало, что она познакомилась с этим мужиком и он ей чуть ли не во вторую встречу его подарил. Она сказала мне, что они гуляли с ним по городу, заходили в магазины. Зашли и в этот «Кристалл», он же в самом центре находится. И когда она, я так думаю, остановилась у витрины с этой Нефертити, когда он увидел, как загорелись ее глаза… Не понимаю, что хорошего люди находят в золоте?
– Он подарил ей этот кулон. Я понял. Вы недавно упомянули о том, что не разговаривали с ней. Но потом заявили, что это она рассказала вам, что этот кулон подарил ей ее новый друг?
– Да. Сначала мы просто беседовали. Она говорила, что она им, этим мужиком, просто повертит. Ей, мол, это нужно, чтобы почувствовать себя женщиной, потренироваться, что ли.
– Что, вот так прямо и сказала?
– Ну да! Кто же знал, что их отношения зайдут так далеко!
– В смысле?
– Сначала я сделал вид, что мне все равно, потому что был сильно уязвлен. Но мы же с ней вроде были друзьями, не больше. На все мои попытки развить наши отношения я всегда получал отпор. Думаю, она никогда не любила меня. Может, просто жалела. Я же урод в некотором смысле.
– Нельзя так о себе говорить, – заметил Марк, жалея парня в душе.
– А потом я не выдержал и заявил, что нельзя так… это предательство, я люблю ее! Она посмеялась надо мной, сказала, что это не любовь, мы только друзья. Да она много чего наговорила. И я смотрел на нее и видел, что мысли ее далеко, очень далеко. А однажды вечером, когда я был у нее, она пожаловалась, что ей нездоровится. Словом, я принес хорошего вина, родителей ее дома не было, мы выпили, и я полез к ней. И сначала она как будто была не против. Таких отношений между нами еще не было, вернее, с моей стороны были попытки, но… Она никак не могла прежде решиться. А в тот раз я был почти у цели, я уже раздел ее, как вдруг она оттолкнула меня и сбежала, заперлась в ванной комнате и крикнула мне оттуда, чтобы я уходил. Она сказала, что не хочет… что ее тошнит от меня.
– Как вы думаете, до встречи со своим банкиром она была девственницей?
– Сто процентов.
– Откуда такая уверенность?
– Просто знаю, и все, – покраснел Расцветаев.
Эксперт же рассказал, что Воронкова вела интенсивную половую жизнь, более того – она была беременна, на третьем месяце.
Вероятно, между Михаилом и Мариной все же были какие-то отношения, во всяком случае, они были близки к тому, чтобы перейти определенную грань. Поэтому-то Расцветаев и говорит так уверенно о том, что он знает. Встреча же с банкиром изменила жизнь Марины Воронковой, похоже, он произвел на нее впечатление не только как щедрый поклонник, но и как мужчина.
– Не помните, как была одета Марина в тот день? Дело в том, что ее нашли без одежды. Возможно, убийца выбросит ее где-нибудь в лесу или попытается избавиться от нее.
– Я понял. Хорошо. Сейчас я постараюсь вспомнить.
Он снова закрыл глаза. Под ресницами блестели слезы.
– Юбка в клетку, белая блузка, черный вязаный жакет. Черные туфли. Очень красивые. И кулон этот был на ней, это точно. Она прятала его на груди, под блузкой, его абсолютно не было видно, только цепочку. А еще сумка. Черная, большая, в нее все, как она говорила, умещалось и в то же самое время стильная. – Голос Расцветаева дрогнул: – Я слышал, как она говорила девчонкам, что купила эту сумку недавно и что она очень дорогая. Я-то ничего в этом не понимаю. Я только понял, судя по тому загадочному виду, с каким она рассказывала об этой покупке, что в магазине она была не одна, они ее вместе выбирали.
– Вы достаточно хорошо, как я понял, знали Марину, ее привычки. В каких магазинах она любила бывать?
– В центре. Во всех – в центре. На проспекте Кирова, там и магазин есть. Мы много раз заходили туда, Марину там даже запомнили, потому что она подолгу рассматривала сумки, пыталась даже поторговаться, когда ей очень хотелось какую-нибудь купить, а денег не хватало. Ей же нравились только дорогие.
Марк пожалел Михаила, представив себе, что испытывал этот парень, когда на его глазах девушка, в которую он был влюблен, усаживалась в машину банкира. Как он сходил с ума, когда его воображение подсовывало ему сцены их свидания, со всеми интимными подробностями.
– Жаль, что вы не видели его и не можете его описать. Может, кто-то из ее подружек сможет?
– Не знаю. Дело в том, что Марина как бы оберегала своего любовника.
Он все-таки произнес это слово, произнес так, словно лизнул яд.
– …оберегала своего любовника от своих же подруг. Она боялась, что он может обратить внимание на них, понимаете? Поэтому-то он и ставил свой «Мерседес» на другой стороне улицы, подальше от университета. Все видели, только как она садится в его машину.
– Фамилии Погодина и Овсянникова вам ни о чем не говорят?
– Погодина? Нет. Как вы сказали? Овс…
– Овсянникова.
– Не знаю. Может, вспомню. Но пока что в голову ничего не приходит. Вы сказали, что ее удушили. Как удушили? Вот прямо взяли – и удушили? Какой же изверг мог это сделать? За что?
«Я бы и сам хотел это знать», – подумал Марк, представляя себе картинку: похороны Марины Воронковой, вырытую могилу, моросящий дождь, стайку людей в черном на холмике и… жгуче-черный «Мерседес» в стороне, с поднятыми дымчатыми стеклами. Как же тебя зовут, господин банкир?
16
Черный «Мерседес» вылетел за черту города и помчался в сторону нового моста через Волгу. Валентин Александрович Буров был хорошим водителем, а потому ловко маневрировал на большой скорости, словно знал, что у него под сиденьем спрятана мощная катапульта и в минуту наивысшей степени опасности он молниеносно взлетит вверх, подальше от раскаленной искореженной груды металла, гари, дыма, проблем. На самом деле ничего такого не было, просто он играл с жизнью. Или со смертью. Он любил это состояние приятного, будоражащего волнения, эти сладкие спазмы в груди и горле, этот мощный выброс адреналина…
Сейчас же он ничего такого не ощущал. Он стал бесчувственным. Совершенно. Просто гнал машину вперед, куда-то сворачивая, пролетая на красный знак светофора сложнейшие перекрестки, обгоняя вереницу ползущих, как ему казалось, впереди машин, то и дело возникая на встречной полосе, как фантом, как привидение, пугая несущиеся прямо на него машины.
Рядом, на переднем сиденье, лежал сверток с одеждой его молоденькой любовницы Марины. Клетчатая юбка. Белая блузка. Черный жакет. И все это пахнет сладкими, как сама Мариночка, духами. Еще – лента, которой она повязывала волосы. У нее просто чудные волосы! Шелковистые, густые, ему так нравилось наматывать их на кулак, притягивая к себе маленькую послушную голову в минуты наивысшего наслаждения. И ей тоже это нравилось. Нравилась эта нарочитая его грубость, потому что она знала, что он очень нежен с ней, потому что любит ее всю и готов съесть ее со всеми ее юбками и туфельками, сладкой кожей, солоноватыми глазными яблоками, сочным ртом, розовыми, пахнущими лаком ноготками. Она называла его людоедом. На что он всегда отвечал: «Я – Мариноед, я не питаюсь Людами». Они шутили, им всегда было хорошо вдвоем, они часто покидали город и мчались так же быстро, как и сейчас, за город, в Чардым, в маленькую гостиницу, расположенную на самом берегу Волги, среди пышных ив. На веранде им подавали жареную речную сладковатую и очень вкусную рыбу, вино, поджаренный хлеб, блинчики с вареньем.
