Она объяснила мне, что я ничего не могу знать об инфильтрационной анестезии, так как Шляйх пока ничего не публиковал по этому вопросу. Но ей было известно, что ее муж обходился невероятно слабыми растворами с концентрацией кокаина от 0,1 до 0,01 %. Меня заинтересовали эти факты, поэтому я почувствовал необходимость побеседовать с самим Шляйхом. Это было новое открытие, и только он мог располагать точными сведениями.
Мысль о том, что самый слабый кокаиновый раствор Реклю имел концентрацию значительно большую, чем упомянутые десятые и сотые процента, распалила мое желание поговорить с берлинским ученым. Поскольку за прошедший час он так и не появился, я с удовольствием принял приглашение его жены следующим вечером зайти к ним на чашечку кофе.
Когда я впервые встретился с Карлом Людвигом Шляйхом, ему был тридцать один год и он был одним из самых привлекательных молодых мужчин, которых только можно было себе представить. Он был среднего роста и носил элегантные усы, его волосы были густы, но коротко стрижены, отчего стояли ежиком, лицо его уже начало терять упругость, однако было приятным и ухоженным, а по его красноватому оттенку можно было догадаться о неравнодушии Шляйха к хорошему вину. Его пылкий взгляд выдавал в нем мечтателя, а его манера одеваться – не скованного предрассудками представителя богемы.
Шляйх был сыном в целом выдающегося врача из Штеттина, о достижениях которого все же много спорили. Его отец учился у Диффенбаха, слывшего среди берлинских хирургов первой половины века отважным «чертом».
Карл Людвиг Шляйх доставил много хлопот своим родителям. Он хотел стать поэтом, актером или музыкантом. Его отец насильно отправил его в Цюрих изучать медицину. Он прожил там почти два года, не уделяя медицине особого внимания. Он вел совершенно праздную жизнь, которая, по его представлениям, походила на жизнь художника, растрачивал деньги отца и влезал в бесконечные долги. На грани физического изнеможения, опустошенного попойками и певческими гастролями отец в конце концов привез его обратно в Штеттин и с терпением, достойным лучшего применения, усадил за учебники, чтобы подготовить его к полулекарскому экзамену, на этот раз в Университете Грайфсвальда.
Благодаря исключительным способностям Шляйху за считанные дни удавалось осилить то, на что прочим требовались недели. Возможно, в те месяцы он был воодушевлен близким знакомством с его будущей женой. Она была еще школьницей, когда они встретились впервые, и произвела на него глубокое впечатление. С того дня, когда отец привел его в дом Рудольфа Ельшлегера, президента общества железнодорожников северной Германии, где Шляйх снова увидел его дочь Хедвиг, недавно окончившую школу, он обрел в этом доме поддержку и спокойствие. Шляйх выдержал экзамен в Грайфсвальде и снова уехал изучать медицину – теперь уже в Берлин. Давние связи его отца помогли ему. Он был ассистентом Лангенбека, Бергмана и Вирхова. Мир анатомии, нескончаемые попытки постичь то чудо, каким была человеческая жизнь и жизнь вообще, примирили его с медициной. Его стали привлекать загадочные функции нервной системы. Целые месяцы он посвящал изучению тончайших нервных структур, и в особенности ганглиозных клеток головного мозга. Его фантазия одну за одной порождала невероятные теории о нервных функциях, которые впоследствии сильно повлияли на его жизнь. Но некоторое время спустя он во второй раз погрузился в бурный поток разгульной жизни тех дней. Он напивался, выступал на сценах пригородных театров и пел на улицах, за деньги и еду пел в маленьких часовенках. Все это он делал для того, чтобы добиться хоть какой-то самостоятельности, которая смогла бы убедить его отца. Но все было тщетно. Он стал подумывать о самоубийстве, когда в Берлин приехал Шляйх-старший и во второй раз вытянул его со дна легкомысленной жизни. Полгода назад он открыл собственную практику, исключительно чтобы работать там вместе с сыном, который, как он надеялся, на этот раз сдаст государственный экзамен по медицине. Единственное действенное оружие, которым он располагал, носило имя Хедвиг. Она ждала Шляйха и, как и его отец, была готова простить ему все промахи. С того времени он целыми днями просиживал с сыном, учил его и учился сам. Заставляя его работать, он проявил неиссякаемое терпение и талант психолога. Он никогда не забывал запасти вина, и ему удалось невероятное. Шляйх выдержал государственный экзамен и довольно долго работал ассистентом, специализируясь в терапевтических, гинекологических и хирургических вопросах. Затем в его судьбу снова вмешался отец. Он одолжил сыну значительную сумму денег, чтобы тот основал собственную клинику. Она и открылась на Белль-Альянс-Плац.
После этого в 1889 году Шляйх женился на Хедвиг Ельшлегер, приблизительно за два года до моего с ними знакомства. Так началась его карьера хирурга. Он никогда не забывал о своих поэтических и музыкальных пристрастиях, но вскоре понял, что в действительности, чтобы добиться больших успехов на хирургическом поприще, нельзя воспринимать его как простое ремесло – и здесь нужна рука художника. Поскольку именно такова была его рука, успех пришел к нему очень скоро.
В сущности, он был не тем человеком, кто стал бы дотошно штудировать научную литературу. Им двигали интуиция и фантазия. Тем не менее бесчисленные открытия и эксперименты с кокаином как средством местного обезболивания не прошли мимо него, как и сообщения о случаях интоксикации. Шляйх ничего не знал о Реклю. Он даже ни разу не встречал его имени. Только нелепая случайность вдруг пробудила в нем интерес к местной анестезии. Даже сдав государственный экзамен, он окончательно не порвал отношений с берлинскими деятелями искусства. Как-то летним вечером 1890 года, меньше чем за полгода до нашего знакомства, на одном из поэтических вечеров, он познакомился с молодым польским сочинителем, музыкантом и студентом-медиком, который работал в Берлине у анатома Вальдейера. Его звали Станислав Пржибыжевски. В час пьяного веселья, когда поляк со страстным увлечением играл Шопена, Шляйх рассматривал его конспекты. Музыка продолжала звучать, и Шляйх нашел в его тетради удивительные рисунки хрупких нервных структур. Рисунки были настолько точны и тонки, что ему показалось, будто бы он впервые познал строение нервной системы. И внезапно из музыки и рисунка родилось вдохновение.
Идею, которая мгновенно охватила Шляйха, можно условно выразить одной простой формулой: звук пианино легко заглушить, надавив на его струны, точно так же, по мнению Шляйха, можно преградить путь нервным импульсам в сетке болепроводящих путей, если заставить ткань в операционной области набухнуть от инъекций кокаина. Шляйх поспешил в свою клинику и предупредил своего ассистента Дэвида Виттковски. Уже в течение следующего получаса, сделав огромное количество инъекций раствора поваренной соли в собственную левую руку, он убедился, что образовавшаяся припухлость превосходно снижает болепроводимость. Из этого он сделал безупречный в своей логичности вывод, что нервным путям, чья проводимость уже снижена таким образом, достаточно будет весьма незначительного количества кокаина, чтобы полностью отключить их болепроводящую функцию. Шляйх вколол раствор кокаина концентрацией 0,2 %. Он сделал надрез на собственной руке и не ощутил никакой боли.
Будучи впечатлительным юношей, Шляйх оказался опьянен этим открытием. Вскоре он опробовал методику на пациентах, затем применил при несложных поверхностных операциях, как, например, операции на кистях и предплечьях. По сути, его метод был не так далек от изобретенного Реклю. Однако для Шляйха не существовало больше проводниковой анестезии. Он подготавливал ткань, вводя раствор в каждый новый ее слой, и каждый новый разрез предварял новой инъекцией. Ему больше не требовалось вести учет количеству инъекций. Он мог вводить огромные объемы своего раствора, а затем сопровождать его впрыскиванием раствора кокаина концентрацией 0,1–0,01 %. Это было главное отличие его изобретения от изобретения Реклю. Чтобы избежать болезненных ощущений от укола, посредством которого в необезболенный слой впрыскивался раствор, Шляйх применял метод «замораживания» Бенджамина Ричардсона. По ходу операции он постоянно использовал спрей и установил, что это делает более эффективными вводимые им малые количества кокаина. Тогда Шляйх еще не подозревал, что спрей имел решающее значение для успеха его опытов, а отнюдь не вспомогательное, как он изначально решил. К тридцать первому января 1891 года по своему методу он прооперировал уже множество пациентов. В этот же день я стал свидетелем того, как он одну за другой провел три операции: одну на сердце и две у пожилых мужчин с тяжелым заболеванием бронхов, которые едва ли смогли бы перенести последствия наркоза. Также требовалось удалить молочную железу, ампутировать пораженную гангреной ступню и вправить паховую грыжу. Все это требовало более изощренного набора манипуляций по сравнению с методом Реклю, поскольку вся операция сопровождалась распылением хлорэтила и набухание ткани имело следствием определенные анатомические изменения. Но Шляйх преодолевал все сложности с удивительными мастерством и элегантностью.
