Вернувшись на кухню, уселась за стол напротив отца. Сидим. Молчим. Его взгляд уперся куда-то в столешницу. В одной руке – пузатенький бокал, судя по стоящей рядом початой бутылке – с коньяком, в другой дымится сигарета, с которой вот-вот упадет пепел. А ведь он не курит! Вернее, крайне редко. То есть только тогда, когда происходит что-то совсем уж из ряда вон выходящее.
– Па-а-ап? – почему-то шепотом позвала я, но он даже не отреагировал. – У тебя проблемы на работе? – предполагаю я, но он в ответ лишь головой едва заметно покачал, мол, нет.
Может, не хочет говорить, чтобы не переживала? Не исключено, конечно, но… Что же тогда случилось? Сбивает с толку мамино не то что спокойствие – она явно счастлива! А ведь они с отцом друг в друге души не чают. Вариант того, что она радуется какому-нибудь его провалу, отпадает сразу по двум причинам: во‑первых, ей подобное ехидство априори не свойственно, во‑вторых, папины проблемы она всегда переживает как свои собственные. Тогда что же произошло? И что это за мужик был? Куда он пропал?..
– Па-а-ап… – без особой надежды на реакцию еще раз позвала я, но он даже не шелохнулся в ответ, потом внезапно очнулся, заозирался по сторонам, схватил мобильный, набрал чей-то номер.
– Степан, здравствуй. Да, нормально. Уехать надо срочно. Да, надолго. Генеральная доверенность еще действительна? Угу… Подъезжайте-ка с юристом ко мне. Да, на квартиру. Пусть подготовит. Срок? Года на три. Нет, я в своем уме. Если смогу, вернусь раньше. Не выпендривайся, справишься. Десять процентов акций тебя устроят? Вот видишь, все зависит от мотивации…
Дослушивать я не стала: если отец окунулся в дела, то теперь до него тем более не достучаться. Мама тоже неожиданно резко реагирует на попытки докопаться до истины. Буду настаивать – переругаемся. Раньше такого не случалось, но все бывает в первый раз. Оно мне надо? Может, все не так и фатально? Просто все на эмоциях в связи с какими-то переменами.
Если вопрос встанет ребром: уезжать с ними или остаться здесь одной, – что я выберу? Можно сколько угодно разводить браваду и кричать о том, что я взрослый самостоятельный человек, но я никогда не уезжала из дома больше чем на два дня и просто-напросто не представляю свою жизнь без них. А вдруг они укатят куда-нибудь в Америку? Как часто мы сможем видеться? Достаточно ли будет общения через скайп или по телефону? Что-то не уверена я. И вообще, что меня здесь держит? Институт? Так всего-то несколько лет отучилась, поступлю еще куда-нибудь. Парня у меня нет. Подруги? Те, по кому скучаю, и так далеко, а остальные…
Так, в размышлениях, и добрела до своей комнаты, плюхнулась в кресло и задумалась на новую тему: что мне нужно и что дорого? Если мы сюда не вернемся, то… хочется забрать все!
Не моя вина в том, что едва ли не каждая вещь является памятной. Не могу я вычеркнуть из своей жизни воспоминания. Есть такие люди, которые с легкостью расстаются с вещами, но эта песня явно не про меня. Ведь эту мягкую игрушку подарила мне на память подруга как раз накануне отъезда ее семьи в Штаты семь лет назад. А эту шкатулку мы с ней же закапывали в парке под нашим любимым деревом, договорившись на двадцатилетие, а у нас день рождения в один день, достать ее и прочесть свои желания десятилетней давности. Она так и не смогла приехать, но я не забыла обещания и теперь храню шкатулочку как память о нашем детстве…
Вскоре все имеющиеся у меня в наличии сумочки, рюкзачки и чемоданчики оказались заполнены. Закончив со сборами, вышла на кухню. Отец по-прежнему сидел за столом. Содержимое бутылки уполовинилось, пепельница заполнилась бычками. Из их с мамой комнаты доносилась какая-то приятная мелодия, а возле посудомоечной машины скопилась кучка грязной посуды, что вообще для нашего дома было великой невидалью. Сначала я настолько была шокирована, что даже не обратила внимания на это.
Налив себе чаю, накромсала бутербродов и уселась напротив отца, который меня будто бы не замечал даже.
– Па-а-ап, что происходит? – решила я вновь попытать счастья.
– Трындец, – отвечает. – Полный трындец.
М-да уж. Весьма информативно, ничего не скажешь. Дожевав остатки, поставила кружку в раковину, добавив еще один штрих в картину царящего на кухне беспорядка, и поплелась к себе.
Все это действительно странно. Ведь папа весьма преуспевающий бизнесмен, и нужды в деньгах нет, но мать все равно работает. И не в какой-нибудь научной или экономической области, а приходящей уборщицей! Ну или домработницей, если для кого-то это слово звучит приятнее, хотя сути это не меняет.
Отец нередко краснеет перед коллегами по бизнесу, когда всплывает эта неприглядная сторона нашей семейной жизни. Я выкручиваюсь перед друзьями и вру по-черному, лишь бы не говорить правды. И – да, мне стыдно. По-моему, это работа для не имеющих образования приезжих или желающих разжиться лишней копейкой пенсионеров. Но мы не нуждаемся в деньгах! И папины связи позволяют ей занять любую должность в ряде крупнейших компаний города, но мама не желает даже слышать о смене сферы деятельности.
Что удивительно, она умудряется не только обслуживать больше десяти весьма состоятельных семей, имеющих в своем распоряжении нехилые хоромы, но и содержит в идеальном порядке нашу двухсотпятидесятиметровую квартиру! Да еще успевает сготовить завтрак, обед и ужин, и… никакой усталости! Откуда у нее столько сил и энергии? Прямо как тот зайчик из рекламы батареек. Я в свои двадцать и половину такой нагрузки не выдержала бы. Да что там половину? Мне бы четвертой части хватило, чтобы после первого же дня трудов праведных благополучно склеить ласты, даже не доползя до родного дома.
А главное, что в свои, пусть и неполные, сорок пять она прекрасно выглядит! Идеальная фигура, миловидное личико двадцатилетней девчонки с горящими энтузиазмом ярко-зелеными глазами, шикарная грива шелковистых каштановых волос без единой сединки. Когда мы выходим вместе на улицу, с нами парни норовят познакомиться. Им и в голову не приходит, что мы мать и дочь. В этом плане я ей искренне завидую, на что мама отмахивается – мол, это наследственное, и я буду выглядеть так же. Хотелось бы верить. Жаль, что ни бабушку, ни дедушку по ее линии я так никогда и не видела. Почему-то у мамы даже фотографий их нет.
Когда чего-то ждешь, время, как назло, тянется мучительно долго. Вот и маюсь, не находя себе места в непривычно опустевшей комнате. Нет больше фотографий на стене, и все фигурки, еще недавно стоявшие на полочках, теперь затаились где-то в недрах одной из сумок. Ноутбук, диктофон… Без всех этих мелочей комната потеряла жилой вид, будто стоишь в мебельном магазине, все вроде и расставлено гармонично, а чего-то не хватает. Музыку бы послушать или книжку почитать, но все упаковано. Руки так и тянутся к телефону. Так и подмывает позвонить подругам, попрощаться. Но что им сказать? Куда мы собираемся? Почему столь поспешно?..
Ночью никак не могла заснуть. О каком сне может идти речь, если вокруг сплошные непонятки и голова разваливается от всевозможных догадок и предположений? Хочется пить, но, как назло, к отцу кто-то пришел, и они, вопреки обыкновению, не заперлись в кабинете, а расположились на кухне. Устав ждать, решила налить себе чаю. Выхожу из комнаты, и слух улавливает обрывок фразы:
