Свернув пару раз, туннель вывел в довольно просторную комнату, в углу которой сидели двое – злой Николаев с фингалом, наливавшимся сиреневым, и Лида.
Девушка не казалась испуганной, но и признаков ненависти Иван тоже не заметил – связистка была собранна, лицо ее хранило холодность, между бровок легла складочка.
Жилин улыбнулся про себя – Лида была совсем молоденькой, и ей, наверное, пришлось поднатужиться, чтобы на гладкой коже проявилась морщинка.
Удивительно, но Иван не испытывал страха. Товарищи, замечая в нем бестрепетность, восхищались, а Жилин отмахивался да отшучивался – вроде как отбоялся он.
Ему и впрямь казалось иногда, что страх остался там, в будущем, когда свора бандеровцев забила его насмерть, а душа отлетела не в рай и не в ад, а в «чистилище» 41-го года.
– Сесть! – рявкнул лейтенант.
Бубликов тут же присел на корточки, и Иван расположился на полу, поближе к Лиде, чувствуя спиной щелястые доски.
Один из японцев закрыл дверь, ведущую в подземный ход, и офицер сделал командный жест: вперед!
Солдаты трусцой покинули комнату, а офицер отворил маленький лючок, за которым прятался телефон. Сняв трубку, он заговорил почтительным голосом, непроизвольно кланяясь. Видать, звонил вышестоящему.
– У меня пистолет под юбкой, – прошептала Лида. – Возьмите.
Жилин, не сводя глаз с японца, дотронулся до Лидиной ножки. Пальцы заскользили по бедру, под форменную юбку, пока не нащупали легкую кобуру.
Отстегнув большим и указательным ремешок, Иван вытащил пистолет, чувствуя, что губы сохнут. Интересно, почему она сама не передала ему оружие?..
Незаметно сунув «вальтер» за голенище сапога, Жилин сложил руки на коленях.
Японец договорил свое и аккуратно повесил трубку.
– Вы не представились, – холодно сказал Иван.
Самурай с великим изумлением воззрился на него. Кривая усмешка изломила его тонкие губы.
– Лейтенант Сунагава, – отрекомендовался офицер.
– Если вы хотите жить, сдавайтесь – и шагом марш обратно.
Сунагава задумчиво посмотрел на Жилина и серьезно ответил:
– Моя жизнь принадлежит императору.
С этими словами он покинул комнату и захлопнул за собой дверь.
В ту же минуту за дощатой стеной зашебуршились, и сдавленный голос проговорил:
– Вы советские?
Иван ничуть не удивился.
– Да. А вы кто?
– Ротмистр Мустафин. Честь имею.
– Сунгарийский отряд?
– Так точно. О, у вас погоны! Не разберу ваше звание… Мадемуазель – подпоручик, а вы…
– Мадемуазель – лейтенант, – поправила Мустафина Лида, – а товарищ Рычагов – маршал авиации.
– О-о! Та-ак… Тут, внизу, доска отошла, щель такая, что рука пролезет. Держите! Это «Намбу» и, кажется, «Сугиура». Я в них не разбираюсь…
– Полковник Смирнов предупредил меня о вас, ротмистр, но я, признаться, рассчитывал свести с вами знакомство в более спокойной обстановке…
– Такова жизнь!
Иван быстренько подхватил оружие и протянул Николаеву. Второй пистолет он передал Бубликову, а третьим вооружил Лиду.
Девушка улыбнулась.
– Зря я разоружилась, – сказала она.
– Не зря, – ответил Жилин. – Ротмистр! А вы-то что тут делаете?
– Прячусь, ваше высокопревосходительство, – ответил Мустафин и тихонько рассмеялся. – Японцы, что вас извести решили, устроили засаду в самой миссии. Узнал я об этом поздновато, но успел-таки. Все на бегу, даже полковника в известность поставить не смог. Кстати, по слухам, Смирнов на советскую разведку работает…
– Это он правильно, – подал голос Николаев.
– Да уж… Сейчас мои казаки подойдут – тут подземелье на версты тянется… Как явятся, так и ударим.
– Может, мы сами начнем?
– Ваше высокопревосходительство, тут япошек засело – полсотни, не меньше. Вы им как заложники нужны…
– Тихо! – напряглась Лида. – Сюда идут.
Жилин прислушался. Торопливые шаги приближались.
Грюкнул замок, и в полутемную каморку ввалились пятеро во главе с Сунагавой. Одновременно Иван ощутил, как задрожала перегородка из брусьев и досок.
Шо-и взмахнул мечом, выкрикивая приказ, и японцы вскинули «Арисаки», живо передергивая затворы.
Это был расстрел.
Рука Жилина метнулась к «вальтеру», выхватила…
Оглушительно грохнули винтовки прямо над его головой. Труха и щепки посыпались на головы пленным, пороховой дым замутил зрение – это подоспевшие казаки дали залп.
Рядовых японцев отбрасывало к стенке, лишь один из них успел выстрелить, да мимо, а вот Иван не промахнулся – пуля снесла косоглазому полголовы вместе с кепи.
Резко пригибаясь, Сунагава бросился вон, но выстрел из «вальтера» догнал его и бросил на тяжелую дверь из катаного стального листа, прошитого заклепками. Броня коротко прогудела.
– Закрывай! – крикнул Иван.
Николаев заскреб ногами, пытаясь вскочить махом, но Лида, гибко изогнувшись, опередила его, всем телом налегла на дверь и захлопнула ее. Подскочивший Александр задвинул засов.
– Попались! – нервно хохотнул ротмистр. – Там казарма, ваше высокопревосходительство, а вход – вот он! И ни войти, ни выйти!
Малость оглушенный, Жилин не слыхал крики из-за двери, но потом по ней забарабанили пули, выбивая резкую дробь.
– Подмогни-ка, Мишаня! – крикнули из-за перегородки.
Заскрипели, завизжали выдираемые гвозди, и дощатый угол качнулся.
– А ну-ка! – крикнул Николаев со своей стороны, наваливаясь.
Дерево затрещало и поддалось. В щель протиснулись бородатые мужики в японской форме, но явно расейского разливу.
Здоровенный бородач, углядев Жилина, вытянулся во фрунт и рявкнул:
– Есаул Нелюдин, ваше высокопревосходительство!
– Благодарю за службу, есаул, – улыбнулся Иван.
Харбинская газета «Время» за 22 августа 1945 года:
«Печальна их судьба. Они были русскими, но не видели России, не соприкасались с русским народом. В школах они изучали географию России, разделенной еще на губернии, тогда как в течение уже более 20 лет Родина наша представляет собой Союз Советских Социалистических Респуб-лик. В тех же школах им преподавали государственную мораль, которая по существу своему была не чем иным, как японской аморальностью. Им прививали взгляд, что здесь они имеют свою вторую родину, и потому заставляли ежедневно кланяться флагам Маньчжоу-Го и Японии и совершать поклоны в сторону резиденции правителей обоих государств. В слякоть и непогоду, в трескучий мороз их строем гоняли из неотапливаемых школ, в изношенных пальтишках и рваных башмаках, к японскому храму и заставляли кланяться и там. Их обучали – не только юношей наших, но и девушек – военному строю. Спрашивается: с кем готовили сражаться? Их стремились разложить духовно и физически. Но не таковы сыновья народа русского, чтобы можно было их пригнуть к земле: чем тяжелее был гнет, тем неумолчнее звучали в сердце зовы Родины. Чем больше прилагалось сил к тому, чтобы сделать из наших детей духовных уродов, тем дружнее они сплачивались и тайком около радиоприемников разучивали советские песни и приобщались к своему народу. Все это в прошлом. Стена разрушена. Будущее ясно: наши дети не видели Родины – они ее увидят; наши дети не знали родного им народа – они его узнают».
