Я осторожно опустил ее на пол, пересел на место второго пилота и выглянул в окно. Мы были в эпицентре сильнейшего тропического ливня. Через работающие дворники я различил внизу нечто вроде озера посреди леса.
– Это… аэропорт, – тихо сказал Торквин.
– Где? – не понял я.
Он настроил осветительные прожекторы, чтобы мне стало лучше видно. В озере плавал вертолет.
– Под водой, – уточнил он.
Он повел самолет вправо. Мы полетели над торчащим из моря овалом из крыш.
– Нет… – прошептал я.
Под одной из крыш виднелся ряд колонн, венчаемых знакомой мраморной плитой:
Глава 40
Где смерть есть жизнь, а жизнь есть смерть
– Шустрик, прием, как слышите меня, Шустрик, прием! – заорал голос из динамика на пульте управления.
Я сразу его узнал.
– Нирвана! – закричал я. – Мы над аэропортом! Что случилось?
– Эй, это, должно быть, Джек! – ответила Нирвана. – Связь паршивая, но это наверняка ты, потому что говоришь полными предложениями.
– Не смешно, – буркнул Торквин. – Не приземлиться.
– Ну да, пока вас не было, у нас случилась небольшая сейсмическая активность, – сказала Нирвана. – Когда мы с вами виделись в последний раз, мы полагали, что остров… как бы это сказать… неустойчив? Типа юлы, когда она теряет скорость, ты не знаешь, на какой бок она упадет. Ну ладно, может, не самая удачная аналогия, но суть в том, что остров… накренился. В другую сторону. Никогда еще не переживала наводнения. Это довольно страшно.
У меня похолодело в желудке. Все мои мысли сосредоточились на маме.
– Кто-нибудь пострадал?
– Ни одна живая душа, слава богу, – ответила Нирвана. – Но «Энигма» опять ушла под воду играть со своими старыми друзьями-рыбами. Глубоко под воду. Настолько глубоко, что противоположная часть острова поднялась как Белые клифы Дувра.
– Кто? – спросил Торквин.
– Как Palisades? – предприняла новую попытку Нирвана.
– А? – все равно не понял Торквин.
– Короче, он поднялся очень высоко, ясно? – с раздражением подытожила Нирвана. – Торк, ты достаточный ас в пилотировании, чтобы приводниться?
Я увидел, как волосы в бороде Торквина поднялись под прямым углом.
– Ого, что у тебя с лицом, Торквин? – удивилась Элоиза.
– Он улыбается, – пробормотал я.
– Этого я и боялся, – простонал Касс.
С громким «Пха!» Торквин дернул штурвал, оставив наши желудки где-то над затопленным лагерем.
* * *
Если есть что-то хуже нахождения в самолете с Торквином в качестве пилота, то это когда самолет с ним в качестве пилота совершает экстренную посадку.
Ну, все могло закончиться относительно хуже. Мы могли разбиться и погибнуть. И все к тому шло.
Он так резко выпустил поплавки, что я испугался, что они отвалятся и рухнут в океан. Приземление по ощущениям напоминало удар о скалу. Несмотря на герметичный салон, пол до самых лодыжек залила морская вода.
В сравнении с этим скольжение по мокрому пляжу и подъем по крутому склону сошло за приятную прогулку.
Наверху холма была длинная полоска земли, свободная от деревьев. Повстанцы Караи и Масса сообща соорудили небольшой палаточный городок и построили на скорую руку несколько хижин из выброшенных на берег стволов и брезента. Солнце уже село, и дождь продолжал лить, но я все равно смог разглядеть вдалеке очертания горы Оникс. Она находилась в центре острова, и затопление ей пока не грозило. Но знакомый конус теперь был заметно наклонен к югу.
– Спасибо, что доставил их назад целыми и невредимыми, Торквин, – поприветствовала нас Алия. – Ты совершил настоящий подвиг.
– Повторю в любое время, – ответил он.
– Без нас, – пробормотал Касс.
Мы собрались внутри одной из самых больших палаток, где группа повстанцев угостила нас твердыми крекерами и едва теплым чаем.
– Нам удалось спасти часть провизии и электронных материалов – и, разумеется, все журналы Вендерса, – сказала Алия. – Повстанцы оказали неоценимую помощь, учитывая их богатый опыт выживания в условиях дикой природы. Я счастлива сообщить, что нам удалось избежать жертв.
Мой взгляд то и дело скользил в сторону выхода в надежде заметить маму.
– Так… а люди… например, доктор Боунс… или сестра Нэнси? – спросил я, стараясь прозвучать не слишком очевидно.
– Все в порядке, – заверила меня Алия. – Заняты на различных проектах по восстановлению. Как вы можете видеть, наше время на исходе. Никто не знает наверняка, что выкинет остров в следующий раз. Он словно живет сам по себе. А теперь… пожалуйста, сообщите нам хорошие новости. – Она с жадностью в глазах посмотрела на сумку из Александрии на моем плече.
Меня передернуло. Мне было холодно, и я глотнул чая. Элоиза приступила к рассказу, мы иногда дополняли, пока не охватили все случившееся. Торквин вел себя тихо – даже для него. В течение всей нашей истории он не отрываясь смотрел на гору Оникс, будто опасался, что она куда-нибудь упорхнет.
Когда я завершил рассказ, поведав, как именно новый локулус спас нам жизнь, Алия растерянно нахмурилась.
– Хотите сказать, этот локулус не обладает силой перемещения во времени? – спросила она. – Как вы могли так ошибиться?
– Вы что, привезли не тот локулус? – проворчал Маноло.
Мы успели пробыть на острове не больше получаса, а уже получили выговор.
– Ну да, а еще я очень рад, что мы все живы! – разозлился Касс.
Тон Алии смягчился:
– Простите. Разумеется, я рада, что вы все целы. Просто эта информация сбила меня с толку. Работая с локули, мы не имеем права на ошибки.
Я покачал головой:
– Все дело в описании. Должно быть, я неправильно его понял.
Алия щелкнула пальцами. Тут же один из ее телохранителей внес в палатку ящики с журналами Вендерса и локулусом языков. Я отметил ту часть, где Вендерс описывает силы локули, поэтому найти ее не составило труда. Мы с Кассом, Марко и Элоиза коснулись локулуса языков и, склонившись над нужной страницей, внимательно на нее уставились. Воцарившуюся тишину нарушал только стук капель о брезент.
Сначала я увидел одну латиницу. Затем слова начали преобразовываться. Большая их часть сразу изменилась, их смысл стал четок и ясен. Но были и такие, что меняться не спешили, и их чернила оставались тусклыми и размытыми. Я подождал, пока слова сформируются в предложения, и медленно зачитал:
«Движение вперед есть суть прогресса, что делает нас людьми, дышать нам позволяет. Ворота в прошлое теперь открыты, где смерть есть жизнь, а жизнь есть смерть».
