– Мне надо сдать кровь, Вася, – вдруг услышал он и не поверил собственным ушам. – Ты подожди меня здесь, я быстро… Это частная клиника, мне нужно обследоваться, чтобы вы все были уверены в том, что я здорова… Меня не будет часа два. Вот тебе деньги, которые мне так любезно одолжил твой брат, я возьму лишь часть, чтобы заплатить за анализы… Не хочу, чтобы ты волновался и думал, будто бы я хочу кинуть вас… Держи-держи денежки… И жди меня. Купи газеты, почитай… Пойми, я должна это сделать, не хочу, чтобы Игорь сомневался во мне… Ты не представляешь себе, как я благодарна ему за все, что он для меня сделал… – Голос ее дрогнул. – Я сильная, я сумею все пережить и вернуться к нормальной жизни. И он мне очень нужен, очень…
И она скрылась за дверями клиники.
Китаев, следуя ее совету, купил несколько газет в ближайшем киоске и сигареты – коротать время. Альба вернулась через полтора часа.
– Извини, что так долго… Результаты анализов придется подождать, но мне пообещали уже на этой неделе… Курить сегодня же брошу. – У нее был весьма сосредоточенный и серьезный вид человека, твердо решившего начать жизнь заново. – Я уже много раз бросала. – Она засмеялась, но смех ее был грустный. В целом же она смотрелась забавно. – Знаешь, у меня такое чувство, словно все это происходит не со мной… Я не хочу показаться сентиментальной, но ты не представляешь себе, сколько раз я уже мысленно рвала со всем этим… с этой жизнью… Вот только не знала, как буду жить дальше. А сейчас, кажется, знаю…
– И как же?
– Для начала куплю себе новые джинсы, пару свитеров… – У нее была красивая белозубая улыбка. – Мне больше ничего не нужно…
– А пижаму?
– Ладно, уговорил, поехали за пижамой. Уверена, твой брат это оценит…
Они вернулись вечером, когда уже стемнело. Как Вероника и сказала, обошлись малой кровью: купили две пары джинсов, два свитера – один тонкий, другой теплый, пижаму, домашние тапочки и еще кое-какие мелочи. Их встретил Игорь. В приемной было накурено, по количеству выкуренных сигарет в пепельнице и страдальческому выражению лица брата Василий понял, что Шубин сильно переживал, думал обо всем, что случилось с ним в последние сутки, и, конечно, ждал возвращения Вероники, боялся, что она не вернется, потеряется, обманет….
– Ну как, удачно съездили? – спросил он Василия немного с вызовом, сверкая неспокойными глазами, и стало ясно, что вместе с Вероникой в этих стенах поселилась нервная и ядовитая дама – ревность. Беспричинная, связанная с тем образом жизни, что вела девушка с внешностью герцогини Альба.
– Игорь, ты не должен так разговаривать со своим братом… – вдруг жестко произнесла Вероника и метнула на него хлесткий взгляд. – Он не виноват, что нас так долго не было. Пойдем домой, я покажу тебе свои покупки, а заодно и расскажу, где я провела почти два часа…
И Шубин, как если бы его отпустила невыносимая боль, тотчас расслабился, закрыл глаза и вздохнул с облегчением. Это «Пойдем домой…» – пронеслось, обжигая слух, и над головой несколько оторопевшего Василия. Он вдруг только сейчас понял те метаморфозы, что происходили у него на глазах с Альбой: с первой минуты осознания своей свободы она решила для себя, что Шубин для нее теперь самый главный человек, и, как собака, соответственно, безошибочно, инстинктивно определилась с жильем – ее дом там, где живет ее хозяин.
– Земцова с Надей и Левой Гольцевым работают в квартире Саблера, – запоздало сообщил Василию Шубин. – Вася, ты не догадался заехать в магазин, купить что-нибудь поесть?
– Догадался… – ответил Василий рассеянно, все еще находясь под впечатлением своего открытия. – Пакет в багажнике остался… Сейчас принесу и буду готовить ужин. Капуста тушеная с сардельками устроит?
Шубин одарил его благодарной улыбкой.
11
Гольцев сам вызвался сопроводить Земцову на квартиру погибшего Саблера. Он приехал чуть раньше и поджидал ее возле подъезда, куря одну сигарету за другой. Она опоздала на десять минут, извинилась, сказала, что в машине находится Надя, что она взяла ее для того, чтобы с ее помощью выяснить, все ли в квартире на месте, поскольку родители Саблера наотрез отказались заходить сюда – им было спокойнее провести ночь у своих родственников, чем в квартире, которую их сын отремонтировал специально для чужой, как они выразились, жены (тем более что эту квартиру Саблер купил не так давно, и они ни разу в ней не были, а потому не смогли бы ответить ни на один вопрос, связанный с тем, что изменилось в ней после смерти хозяина). Как стало ясно, они были категорично против выбора сына, из чего Земцова сделала свои выводы: Саблер на самом деле собирался жениться на Наде, о чем успел даже сообщить своим родителям.
Надя изо всех сил старалась держаться, хотя и сжимала в кулачке большой носовой платок. Она вежливо поздоровалась с Левой, и они втроем поднялись в квартиру Саблера. Гольцев аккуратно отклеил листок с печатью с двери, достал из кармана связку ключей и, стараясь не звенеть ими, проворно, как заправский вор, открыл все замки. Распахнул дверь, пропуская вперед Надю, знавшую расположение выключателя. Вспыхнул свет, все вошли в квартиру и тщательно заперлись.
Надя стояла посреди большого холла и не решалась пройти дальше. Она оглянулась и посмотрела на Земцову, как бы спрашивая: где все это произошло? Словно боялась ненароком наступить на успевшую подсохнуть кровь своего любовника…
– Его застрелили в гостиной, крови почти не видно, она впиталась в ковер… – ответил вместо Земцовой Лева Гольцев. – Вы должны успокоиться, Надя, взять себя в руки… Я понимаю, что происходит у вас сейчас в душе, но вы должны помнить о детях, о том, что впереди у вас еще долгая жизнь… К тому же вы замужем, и я уверен, что ваш муж сделает все возможное, чтобы вы поскорее забыли об этом кошмаре… Понимаю, что лезу не в свое дело, но все равно скажу: Надя, вы были знакомы с Саблером всего три месяца, вы любили друг друга, но ваши чувства могли носить характер влюбленности… Вы не успели привыкнуть к нему, ваши дети тоже не успели назвать его своим отцом, это был красивый роман, который мог бы перерасти в прочный счастливый брак, а мог бы и закончиться разводом… Постарайтесь вдуматься в мои слова…. Знаете, что бог ни делает, все к лучшему. Возвращайтесь к своему мужу, который любит вас и детей и который склонен к тому, чтобы простить вас…
Надя смотрела на Гольцева широко раскрытыми глазами, как бы спрашивая себя, действительно ли она слышит то, о чем он говорит, или же это плод ее разыгравшейся фантазии – до этого момента она считала всех, кто имел отношение к милиции или прокуратуре, черствыми и равнодушными людьми. А тут вдруг такое сочувствие… Земцова, в свою очередь, тоже была удивлена проявлением такой человечности со стороны следователя прокуратуры, с которым она только начинала работать и которого ей еще предстояло узнать, и его эмоциональный монолог ей, как ни странно, пришелся по душе.
– Да я все понимаю, – произнесла Надя, расстегивая куртку и снова, неуверенная в том, что делает, взглядом спрашивая Земцову, оставаться ли ей одетой или же все-таки раздеться, ведь в квартире жарко.
