– Валя, твоя беременность ничего не меняет. Я готов тебя взять даже с ребёнком. Тем более какой у тебя срок? Месяцев пять? Как раз, когда мы с тобой в «Красной стреле» из Ленинграда возвращались.
Она зло отрезала:
– Даже не думай. Ребёнок не твой, и не мечтай. Женщины очень точно всегда это знают. Поэтому выброси из головы всё, что между нами было. Это просто глупый эпизод. И я с тобой не буду никогда. Ни долго, ни коротко, нисколько.
– Но почему?! – воскликнул он разобиженно и тем, конечно, стратегически весьма проиграл.
– Потому что ты женат, а я не люблю и не хочу разбивать чужие семьи. Это раз. Потому что ты сильно младше меня. Это два. И потому что, последнее и главное, я не люблю тебя.
Но ему показалось, как показалось в их последнюю ночь в мягком вагоне, – что было ещё что-то. Что-то, о чём она не желает говорить.
Он спросил её об этом без обиняков. Она ответила туманно:
– Возможно, имеются и другие обстоятельства. Но лично ты к этому отношения не имеешь и вообще ни при чём.
Что оставалось ему делать – тогда, в октябре восемьдесят пятого, в кафе? Перевести всё в шутку, а потом продолжать хохмить и, как обещал, довезти её домой – она жила и впрямь в центре, на улице Кирова, наверняка в коммуналке. «Зайти ты не пригласишь?» – на всякий случай спросил он. «Не приглашу», – рассмеялась она и скрылась в подъезде.
Чёрт, чёрт, он проиграл – и что тут изменишь?! Теперь только бы скорей вернуть отцовскую машину в распроклятый калининградский гараж, а потом напиться – начиная прямо в электричке, которая повезёт его назад в Москву, из Подлипок до Лосиноостровской.
После той встречи он наконец решил поставить на ухаживании за Валентиной крест. И впрямь подумал: пусть их встреча в мае восемьдесят пятого останется прекрасной сказкой, двумя ночами сладкой любви.
1987 год
Минуло почти два года с последней встречи Юры и Валентины.
Они больше так ни разу и не увиделись.
Жизнь Иноземцева, равно как и жизнь страны, оказалась в те годы богата на события. В январе восемьдесят шестого у него и Марии родился сын. Назвали Арсением, Сеней. Юра старался быть хорошим отцом. Привёз молодую маму из роддома к ним в съёмную квартиру на отцовской машине. Вставал, баюкал ребёночка в перерывах между кормлениями, давал Маше поспать. Стирал подгузники и пелёнки. Бегал по утрам на молочную кухню. Однако с восторгом удирал от хлопот в журналистские командировки.
Тем более что-то начинало меняться и в профессии тоже. Нет, по-прежнему все славили Ленина и готовились к встрече семидесятилетия Великого Октября. До сих пор запретной была, например, фамилия Солженицын. Но в литературном журнале «Дружба советских народов» вдруг напечатали антисталинский роман «Дети Арбата», в «Красном мире» выходит «Котлован», а «Рабочая смена» публикует «Сказку о тройке». Появляется статья в «Столичном комсомольце», и все ахают: ба, да у нас в стране имеется, страшно выговорить, проституция?!! Сам Горбачёв начинает говорить: стране нужна не только перестройка, но и гласность.
По телевидению возобновляют закрытый, когда Юра был школьником, КВН. Показывают уморительно смешную программу «Весёлые ребята». Первый канал телевидения (один из двух существующих) теперь не всякий день прекращает работу в одиннадцать вечера, как раньше, а раз в месяц пускает, да в прямом эфире, программу «До и после полуночи», где порой показывают эмигрантов-белогвардейцев и видеоклипы заграничных исполнителей.
На традиционный кинофестиваль в Москву приезжают Феллини с Джульеттой Мазиной и Марчелло Мастрояни, а жюри возглавляет Роберт Де Ниро. Внеконкурсные фильмы показывают не по старой разнарядке: один французский или американский, а второй, в нагрузку, из стран народной демократии или вообще какой-нибудь египетский – нет, теперь демонстрируют два полновесных западных фильма! Сеансы проходят даже на малой спортивной арене Лужников, и залы полны. Именно на стадионе летом восемьдесят седьмого Юра впервые видит «Кабаре», «Джинджер и Фред» и «Пурпурную розу Каира».
Ах, Лужники – чего они только не видывали, одновременно со страной! В конце пятидесятых здесь полюбил выступать Хрущёв – с докладами-отчётами о своих заграничных поездках. Осенью шестьдесят второго тут – на стадионе! – стали читать стихи советские поэты. В семьдесят втором сюда в первый раз приехали биться со сборной СССР канадские хоккейные профессионалы. Теперь вот дошла очередь до кино. А через пару лет в Лужниках начнутся митинги в поддержку Ельцина и магические сеансы Кашпировского. И потом – собрания секты «Аум Сенрикё».
Затем на аллеях зашумит гигантский полулегальный рынок. И, наконец, в нулевые сюда вернутся спорт и музыканты, – но Юра этого уже не застанет.
А пока Иноземцев в своём журналистском труде приоткрывает новые темы. В кафе-стекляшке на улице Кирова у нас собираются, оказывается, самые настоящие советские хиппи, с фенечками, хайратниками и ксивниками!
Воздав должное молодежной тематике, он переключается на серьёзные темы. Описывает страдания садоводов, которые решают возвести домишко на своих шести сотках где-нибудь в районе Каширы или Голицыно-два. Для них ничего нет – ни в магазинах, ни на базах, ни за деньги, ни по блату: ни кирпича, ни бруса, ни леса, ни песка, ни оконных рам.
Потом Юра мчится в Сибирь и пишет о – тогда даже страшно вымолвить это слово – забастовке, которую начинают на одном из комбинатов. Причины – дурак начальник цеха, идиот директор, повышение расценок, отсутствие провизии в магазинах. И статью печатают, правда, с купюрами (про нехватку продуктов по-прежнему ещё «низзя»). Слово «забастовка» перестраховщик-редактор заменяет «временным прекращением работы».
А тут вдруг подходит очередь на жилищный кооператив. В смысле, пока не жить в нём, но уже можно заплатить. Надо выложить пять с половиной тысяч, первый взнос, и через год семью Иноземцевых обещают заселить в новый дом. Пусть в Братеево – семнадцать остановок на автобусе от метро «Каширская», и из окон виден нефтеперерабатывающий завод, зато – своя! Трехкомнатная!
Новый дом, новой серии, с голубой веселой плиточкой, а внутри – грузовые лифты, большие прихожая и кухня. Юра бросается собирать деньги на первый взнос. По тысяче безвозмездно дают тесть с тёщей, а также мама с отчимом и отец с Мариной. Остальные две с половиной приходится занимать у коллег и друзей.
Рождение Арсения и перспектива нового жилья не приносят дополнительной любви в семейство Иноземцевых-младших. Юра ценит: Маша хозяйственная, хорошо готовит, обстирывает его и оглаживает, любит и обихаживает ребёнка. Он примиряется: все так живут, куда от этого денешься. Но нет-нет да вспоминает с истомой и грустью свою встречу с Валентиной. Он не забыл её, но списывает тот огненный случай на молодую жеребячью похоть. Когда разъезжает по стране по своим командировкам (если тема не стрёмная), то знакомится, бывает, с девушками. Когда Маша с ребёнком отбывает пожить к тёщеньке в Краснознаменск, встречается с коллегами по работе или просто с собутыльницами. Бывает, проводит с ними ночи. Но ничего похожего на ту встречу с Валентиной нет – после он испытывает лишь разочарование и стыд, перед собой и Машей. И эти случайные связи хочется, в отличие от Вали, забыть немедленно, прочно и навсегда. Жена Мария так и не замечает его выкрутасов (или не хочет замечать).
